Здравствуй, Гр-р! - [22]

11. Я обзавожусь слушателем и кое-что вспоминаю.

Зеркало — то самое, которое я собиралась хорошенько почистить во время своей последней генеральной уборки. Предмет старинный, начала девятнадцатого столетия, штучный… Зеркало имело в высоту два метра и было заключено в резную деревянную раму. Второго такого просто не существует — старые мастера не повторялись, не тиражировали свои шедевры. Я провела пальцем по раме — все листья, ленты и цветы из темного дерева были на том месте, где я их нашла, когда увидела зеркало впервые. Это, кстати, случилось не так давно. Ведь зеркало досталось мне… Стоп. Луиза сказала мне что-то, имеющее отношение к зеркалу и… к Анне… Точно! Как я могла забыть? "Думай об Анне, когда смотришь в зеркало!" А я-то решила, что это бред умирающей, и не придала ее словам никакого значения…

Я забралась с ногами в кресло — самое подходящее для размышлений место в комнате Анны. Предварительно пришлось вступить в пререкания с котом, который не желал делить со мной свой насест. Я объяснила, что если бы он не был таким непроходимым упрямцем, я могла бы подержать его на коленях и почесать ему шейку или за ушком. Кот в знак протеста сел в метре от меня и начал сверлить меня желтыми глазами. Не надо быть великим кошковедом, чтобы угадать глубокую мысль Маркиза — чтоб ты провалилась!

И тогда я начала рассказывать коту о событиях, с которых, собственно и началась эта история. Почему коту? Во-первых, кот не считал, что я сумасшедшая. И, во-вторых, если честно, он был прав, рассматривая меня как чужака, вторгшегося в его владения. А в-третьих, мне было страшновато торчать тут одной, и кот, хоть и вредничал, но был единственным моим собеседником.

А началось все с письма. Обычного конверта, который в сентябре принесла мне тетка-почтальон. Писем в конвертах я не получала целую вечность — с самого детства. Надобность в них давным-давно отпала — во всяком случае, у тех, кто обзавелся компьютером и познал радости Интернета. Фамилия и адрес были мои. Адрес и фамилия отправителя мне ни о чем не говорили. Какой-то город Энск, какая-то Л. И. Закревская… На мгновение я даже, по своему обыкновению, превратилась в девушку с веслом, испугавшись, что письмо в конверте может содержать какое-нибудь неприятное известие — ну мало ли… Потом я подумала, что это какая-нибудь графоманка подкатывается с предложениями, прознав обо мне, литературном редакторе… Потом… А потом я разорвала конверт и достала письмо — обычный листок из ученической тетради в клетку.

"Нина!" — ни тебе "здравствуйте", ни объяснений, кто пишет и зачем. Читаю дальше:

"Я долго искала твой адрес. Времени нет вступать в длительные переговоры. Я стара, и мои дни сочтены. Приезжай как можно быстрее. Не затягивай. Как получишь письмо, сразу все брось и приезжай. Надеюсь, Перепетуя еще с тобой".

Подпись: Луиза Закревская. Дальше следовал адрес — старинный городок в Сибири. Если бы не одно слово, я выбросила бы письмо в мусорный ящик и забыла о нем. Но Перепетуя была со мной. И то, что она — Перепетуя, знали я, мой бывший муж и мой сын. Ни тот, ни другой не будут посылать письма в конвертах — за чужой подписью.

В каждой семье есть какая-нибудь легенда, которую любят рассказывать детям. В нашей семье это была история Перепетуи — фарфоровой куклы ростом с пятилетнюю девочку. Сколько себя помню, кукла сидела на низеньком детском стульчике. В нарядном кружевном платье цвета увядшей розы, в белых атласных башмачках, с тугими черными локонами и голубыми стеклянными глазами. Трогать ее категорически запрещалось. Ею любовались издали. Очень редко — когда у мамы было хорошее настроение или приходила в гости ее сестра, моя тетя, — Перепетую осторожно и с почестями переносили на диван. Ее укладывали — на спинку, на бочок. Ее ставили на ножки. Ножки можно было согнуть в коленках, и тогда кукла сидела, как настоящая девочка. Поднимали и опускали ей ручки. Рассматривали платье, рубашечку, штанишки, чулочки, туфельки. Это было счастье, потому что именно мне разрешалось укладывать, переворачивать, раздевать и одевать Перепетую — играть с ней. Уже тогда я знала, что Перепетуя — это подарок судьбы. Сто лет назад моя прабабушка на каком-то балу выиграла эту куклу, угадав ее имя, а моя бабушка, обожавшая Перепетую, взяла ее с собой, когда убегала с любимым под венец. Бегство и кража настолько разгневали старших членов семейства, что беглянку отлучили от семьи. С тех пор ни она, ни ее дочери, одна из которых и была моей мамой, ничего не слышали о родственниках, что не помешало бабушке счастливо жить со своим мужем — инженером-путейцем, разъезжая по городам и весям, — профессия у моего деда была востребованная.

Ни сын, ни муж не станут направо-налево рассказывать о Перепетуе — кукле, которая теперь моя. Не мужское это дело — болтать о куклах. Разве что продать захотят… Сыну это ни к чему — уже, наверно, и думать забыл о своей старинной подружке, а бывший муж вообще никогда ею не интересовался, считая пыльным хламом… Выходит, Луиза имеет отношение к нашей семье, раз знает о Перепетуе и обо мне. Мама как-то рассказывала, что у нее была тетя… Но что с ней стало и были ли у нее дети, неизвестно. Выходило, что эта Луиза вполне могла оказаться какой-нибудь моей двоюродной бабкой или троюродной сестрой. Я еще раз прочитала письмо, обратив внимание на почерк. Если следовать принципам графологии, писавшая была особой энергичной — строки и не думали уходить вниз. Буквы были написаны вообще без наклона и напоминали новенький крепкий штакетник — так пишут люди независимые и уверенные в себе. О солидном возрасте автора письма говорила разве что потеря некоторыми буквами хвостиков — и только. Никакого дрожания в волосяных штрихах — признака старости и усталости.