Здравствуй, Гр-р! - [23]

И я решила посетить Энск, чтобы посмотреть на Луизу. Все-таки родственница, кроме сына никакой родни у меня нет — у ныне покойной тети, маминой сестры, детей не было. Посмотрела в Интернете, какая там, в Энске, погода: по сравнению с нашей азиатской страной, довольно холодно, дождь — осень. Срочной работы у меня на тот момент не было, вялотекущая могла подождать. В общем, препятствий никаких. Запихнув в дорожную сумку ноутбук — кто знает, на сколько я там задержусь, а работать могу и в Энске, только найду Интернет, — зонт, куртку, джемпер, пару трусиков и на всякий случай еще одни кроссовки, я отправилась в путь. В качестве гостинца я везла с собой наши местные фрукты — яблоки и груши. Два часа на самолете, потом ночь в поезде — и я в Энске. Сразу пришлось натянуть на себя куртку и вытащить из сумки зонт — городок поливало дождем. Вышедшие со мной из вагона люди быстро растворились в серой сырости. Полупустой поезд потащился дальше на север, а я осталась на перроне одна-одинешенька. Дождь барабанил по чему придется — по рыжей листве, вокзальной крыше, неровному асфальту, по моему красному зонту и сумке на колесиках, которую я волокла за собой, поругивая свою страсть к авантюрам. Сидела бы сейчас в тепле и сухости… Протарахтев своей сумкой по метлахским плиткам пола старенького вокзала, я вышла, наконец, на привокзальную площадь. Лавочки под кустами акаций и бузины были пусты. Киоски только начинали открываться: заспанные тетки гремели замками и жалюзи на витринах. В центре площади — некое подобие сквера с памятником посередине — гранитный мужик размахивает гранитным флагом. За сквером я обнаружила аж три машины с шашечками — почему-то без водителей. Минут пять я простояла рядом с такси, озираясь в надежде быть замеченной кем-нибудь из шоферов. Вместо тружеников баранки появилась баба с метлой.

— Тута не стой, — заявила она, шаркая своей метлой почти по моим ногам.

— Почему? — поинтересовалась я, не отступая.

— Дык они в столовке… Раньше обеда не выйдут — к московскому поезду.

— Дык мне ехать надо! — неожиданно для себя я перешла на язык метельщицы.

— А вон туды иди, где леваки, — широким взмахом метлы тетка показала на другую сторону площади.

Я побрела в указанном направлении. Действительно, штук пять разномастных автомобильчиков с готовностью хлопали дверцами. Один дядька даже выскочил мне навстречу из старенького форда. Ну, форд так форд. Дядька радостно запихнул мою сумку в багажник:

— Мадам, куда едем?

— Дык на Водопроводную, дом три, — я еще раз справилась с адресом на конверте.

— В старый дом, что ли?

— Понятия не имею, что это за дом. Я в Энске впервые.

— У вас, наверное, родственники здесь живут? Если к нам командировочные приезжают, так сразу в гостиницу… А этот дом у нас все знают, там когда-то губернатор, говорят, жил. Через весь город поедем…

Несмотря на серые полосы дождя, город не показался мне унылым: центр выдержан в помпезном сталинском стиле, улочки, отходящие от проспекта Мира, по которому мы неслись, засажены тополями и березами, много деревянных домов на каменном фундаменте, под жестяной кровлей, выкрашенной в веселенький зеленый цвет, окна с резными наличниками. Кое-где в просветах между домами виднелись дощатые тротуары. Проспект постепенно сужался, превращаясь в обычную провинциальную улицу, чувствовался подъем. Шофер объяснил, что проспект протянулся вдоль реки, по ее высокому берегу, а старый дом находится в самой верхней точке города:

— Правильное место когда-то губернатор выбрал для своего дома! Вид из окон — закачаешься!

Свернув на поперечную улочку, машина остановилась. Действительно, дом под номером три выгодно отличался своим расположением от соседних строений: обращенный фасадом к широкой, с мостами, реке, трехэтажный, с колоннами, пандусом и большим полукруглым окном под крышей, он не был самым высоким, по сравнению с другими домами, но, тем не менее, горделиво возвышался над ними, стоя на самом крутояре. Я рассчиталась с водителем, сунула в карман его визитку — "мало ли что, вдруг машина будет нужна", — подхватила свою сумку и отправилась разыскивать квартиру номер два. Поднявшись по пандусу к парадному входу, я обнаружила солидную дверь. Над ней красовалась вывеска:

Я хмыкнула — не долго думал этот Громов, выбирая название своей конторы, убрал окончание фамилии и успокоился. А если название прочитать справа налево… И вообще, не человек, а сплошное рычание: Гр-р… Интересно на него посмотреть… Занятая этими мыслями, я обошла дом. Вторая квартира была в ближайшем ко мне подъезде, и подниматься надо было по деревянной лестнице на второй этаж.

Тут я, как Шахерезада, прервала дозволенные речи. Кот по-прежнему не сводит с меня глаз, уши торчком.

12. Я продолжаю кое-что вспоминать.

Я встала, добежала до двери, посмотрела, не стоит ли кто снаружи — похоже, свет горел только в спальне Анны, где я беседовала с котом. Даже жандарма не было видно. Непривычно тихо. Представьте современный нам с вами дом — сколько самых разнообразных шумов: и телевизоры, и телефонные звонки, и работающая бытовая техника, и машины с улицы… У них и на улице ничего не слышно. Я раздвинула портьеры — кромешная тьма. Даже света от окон не видать. А как же "ночь, улица, фонарь"? Раз написано "фонарь", так должен быть… Но никаких фонарей я не увидела, как ни вглядывалась во мрак ночи. Интересно, а есть ли альтернатива люстре? Ну, типа ночника… Что-то мне стало неуютно с этой гроздью лампочек под потолком, льющих дрожащий желтенький свет. Я подергала горнично-вызывательное устройство. Где-то очень далеко в тишине звякнул колокольчик. Явилась Даша, по-прежнему в форменном платье — и со свечей в подсвечнике. Оказывается десять вечера. Все в доме разбрелись по своим углам и спят — кроме меня. Горничная не ложится и ждет, когда я ее позову, чтобы она помогла мне облачиться в ночную одежду. Еще чего… Снова лезть в батистовые оборки? Дудки! Какого лешего? Пусть все тащит, а я сама уж разберусь, что надевать, а что — нет. Скоро горничная ушла, вынув из моей прически шпильки, оставив на кресле кучу тряпок и вручив мне зажженную свечу — ту самую, которую я уронила, едва став Анной. Со свечой веселее не стало — наоборот, и без того незнакомое помещение стало ну просто бермудским треугольником, где ни черта нельзя найти. Кое-как отыскав в ворохе батиста ночную сорочку и пеньюар, я с большим трудом рассталась с домашним платьем (крючки и завязки и на нем были в самых неудобных местах) и влезла в одежду для спанья. Подняв свечку повыше, короткими перебежками я добралась до заветного диванчика. Там уже торчал кот.