Здравствуй, Чапичев! - [31]

— Ты Ермакову это скажи, он обрадуется. Он так и велел передать: обеспечен Чапичеву строгач за мелкобуржуазный индивидуализм.

Яков резко повернулся ко мне и глухо застонал от боли:

— Так и сказал «за мелкобуржуазный индивидуализм»?

— Да, именно так.

— Ишь ты, до чего начитан наш Вася. Слово скажет, как штыком пронзит. А вот ты мне объясни. Ты как думаешь: если люди влюбляются, это всегда мелкобуржуазный индивидуализм или по-разному бывает?

— Да это же глупость, Яков. При чем тут мелкобуржуазный индивидуализм? Любовь — это такое чувство…

— Ладно, не будем про любовь, — вдруг прервал меня Яков. — Хочешь не хочешь, а Вася прав. Строгач — это, конечно, много. Я же плохого не хотел. А вот простой выговор… Спасибо, конечно, не скажу, а приму без возражений.

— Дело хозяйское, — без особого восторга произнес я. Мне не по душе было покаянное настроение Чапичева. Ну чем он, в самом деле, провинился? Хотел остаться наедине с любимой девушкой, и за это выговор? Чушь какая! Но, видимо, Яков знал что-то такое, чего не знал я. Видно, он что-то понимал глубже, чем я, и чувствовал за собой еще неведомую мне вину.

— Ладно, — повторил он. — Что заслужил, то получу. Ребята у нас справедливые, зря не обидят. А вот сам себя я зря обидел. Обидел и обокрал. Самого себя обокрал. — Он выпростал из-под одеяла руку, прикрыл ладонью глаза и сказал тихо, едва шевеля губами: — Понимаешь, я ей сердце свое открыл, вот так, нараспашку. Доверился. А она дрянью оказалась. Последней…

Я не поверил:

— Не может быть! Такая красивая?

— Да, красивая, и все-таки… Понимаешь, они на меня навалились, а она кричит: «Мальчики». Это бандюки-то ей «мальчики»!.. «Мальчики, — кричит, — не трогайте меня! Я ни в чем не виновата! Мы с ним чужие! Только сегодня на танцах познакомились!» Понимаешь? Два месяца мы с ней встречались. Чего только не наговорили друг другу. И вот: «Чужие. Только сегодня познакомились!» Не понимаю, зачем ей это понадобилось? Они ее и пальцем не тронули, да и не собирались трогать, в этом я уверен.

— Может, испугалась?

— Нет, предала, — твердо ответил Яков.

Он отвел руку от глаз. Я с испугом подумал, что увижу слезы. Но глаза были сухие. Боль, которая терзала его, была огнем, а не влагой. Яков протянул ко мне руку с разбитыми в драке пальцами.

— Вот ты скажи мне, — снова заговорил он, и в голосе его было такое горькое недоумение, что у меня сжалось сердце. — Скажи, как это может быть: такая красивая и такая дрянь.

Я молча погладил руку друга. Ну что я мог ему сказать? Я тогда еще и сам не знал, как это может быть: «красивая и дрянь».

ПАДЕНИЕ ИВАНА РЕПКИ

Было около семи часов вечера. Иван Репка нетвердыми шагами подошел к двери клуба железнодорожников и сильно постучал. Отворил дверь сторож, хитрый и недобрый дед.

— Чего тебе? — спросил он.

— Выступать! — сказал Репка.

Сторож оглядел его. Репка был без гармони, без фуражки, без пояса. Его нарядная украинская сорочка была порвана.

— А-а, «красный шлакочист», — сказал дед.

— Тик точно, — бодро отрапортовал Репка.

— Выступлять, значит, пришел?

— Тик точно, выступлять!

— Обсмеешься с вами, — сказал дед. — Тоже мне, кловуны.

Он взял Репку за плечи, повернул и легонько поддал коленом под зад.

— Выступать! — сказал Репка и покорно зашагал от двери. Какое-то расстояние он еще шел по инерции, но ноги уже не слушались хозяина, они то подгибались, то заплетались. И Репка, точно слепой, стал шарить вокруг себя руками опору, пока не наткнулся на дощатый забор. Иван попытался ухватиться за него, не удержался, свалился в подзаборную запыленную траву и мгновенно погрузился в сон. Репка был пьян. Как говорится, в стельку пьян.

Долго еще потом, даже месяц спустя, изображал клубный сторож эту сценку всем желающим. Остроумно изображал и не без злорадства:

— Тоже мне, кловуны!

А пока Репка спал, шло время, люди стали стекаться к клубу на выступление «Красного шлакочиста». И тут все увидели, что один из «шлакочистов» валяется под забором. Одни укоризненно качали головами, другие посмеивались. «Интересно, как теперь выкрутится Чапич?»

А Чапичев узнал о падении Ивана Репки позже всех. Он пришел в клуб из депо, прямо с работы, и, когда уже переоделся для выступления, ему сообщили о случившемся. Я испугался за Якова, так он побледнел. Он только выписался из больницы, еще не оправился как следует, а тут на́ тебе — новый удар.

— Не может быть, — растерянно пробормотал Яков. — Он же слово дал. Когда мы «Красный шлакочист» создавали, он поклялся, что ни капли… Так что же это он?.. Может, испугался, что на меня напали? А может…

— Всякое бывает, пока человек живой, — сочувственно заметил Артемка Синичкин.

— Придется отменить ваше выступление, — сказал Ермаков, прислушиваясь к тому, что делается на сцене. А там уже полным ходом шел концерт. Выступали акробаты, танцоры, певцы.

— Нет, — глухо проговорил Яков. — Нельзя этого делать.

— Как это нельзя? Один ведь ты не сможешь выступать, — рассердился Ермаков и к Синичкину: — Ты вот что, Артем, давай найди Байду и Гаврилова. Они хлопцы дюжие. Возьмите эту дурную Репку за хвост, и домой. Нехорошо, что он тут под забором валяется…