Здравствуй, ад! - [16]
…Когда до Хамска оставалось три часа езды, мне страшно захотелось поебаться. Даже не важно с кем. Хуй встал и властно требовал: «ебаться, ебаться!»
Я повторил вслух, естественно, шепотом:
— Ебаться!
Хотелось минета, которого я не знал (как красочно повествовал о нем Вергилий!). Хотелось всего, в разных позах, ракурсах, позициях. Я подумал, что это — молитва. Кто становится на колени, кто падает ниц, кто «раком». Разные веры — разная ебля. Только Бог один и един: Хуй. Так сказать, монотеизм Хуя.
Я подошел к окну. Возле него сидел мой рыжий сосед. За время приближения к цели, к Хамску, за эти трое суток поезд явно опустел. Мимо нас прошел проводник, не черномазый друг, а второй, старый. Он натягивал на ходу форменную шинель.
Рыжий сосед протянул скептически:
— Замерз… А еще к девкам лезешь…
— Давай сейчас любую! — ответил проводник. Мы засмеялись, поощрительно.
— Лет под 70, под 60…
— Молодайку…
Всем троим стало весело: у всех троих были хуй в штанах. Братья!
— А ты хорош! — сказал рыжий.
— Хватит, — задумчиво ответил проводник.
Он явно имел в виду свой хуй (проводницкий), подразумевая его длину — «хватит»… Мне стало весело. Еще бы! Единственное достояние в аду.
…Здравствуй, ад!
Чему я обрадовался? Концу пути? Хую? Поезд подходил к Хамску, путешествие кончалось. Это путешествие. Начиналось новое, не на колесах. Словом, путешествие продолжалось, из одного котла в другой котел. Мне стало легко и весело. Я почувствовал силу и уверенность. Двадцать два года… Здравствуй! Родной, вонючий и привычный, — здравствуй же, ад! МОЙ ад!
Меня ждали все аксессуары радости. Светило солнце. И пошлая музыка играла в репродукторе. Впереди был дом.
На перроне я уже видел знакомую зеленую шляпу брата. Я и в самом деле чувствовал радость.
— Здравствуй, ад!
XI
Замурзанное, сонное, чумазое солнце поднялось над миром. Черное, как и всегда в аду. Его унылые и хмурые лучи гасили фонари, протискивались в окна, сигналили будильникам. Тугой, настойчиво-привычный звон врывался в уши спящих. Сны бесцеремонно обрывались. Начиналась служба. Черти аккуратно брились, надевали форму, штатские костюмы и спецовки. Деловито отполировав рога суконкою, наскоро причесывали шерсть, прятали хвосты в штаны, дабы не прищемили в общественном транспорте. И торопились на службу, туда же, куда стремились и их подопечные мученики. Делать общее дело. В котлах и у котлов.
Не все котлы работали в три смены. Основная Служба начиналась с семи тридцати поутру. Я не вставал в 7-30. Не вставал к 8 и даже к П. Порой я не вставал и в полдень, спал до часа дня, до двух. Я выбыл, не участвуя в игре. Недосуг было участвовать. Негде. Незачем и вовсе ни к чему. Я обрел надежду и любовь, имея прежде только веру.
Любовь была бутылкою. Надеждою — наркотики. Я был счастлив, освобожденный. Ведь совсем недавно я сидел сразу на двух крючках, прицепленных к двум удилищам. Рыболовы удили с противоположных берегов, но от этого было отнюдь не легче. Скорей наоборот: рвали на части. Не сговариваясь, рыболовы действовали на редкость согласованно и технично.
Один крючок держал меня за хуй. Другой впился в ноздри. Рыболовов звали: первого — Светлана Петровна, второго — Доктор Паук. Они стоили друг друга, два сапога парою. Светлана Петровна, с регулярностью, достойною будильника, выясняла со мной отношения, везде и по любому поводу. Мания отношений! А Доктор Паук плел свою паутину. Он хотел облагодетельствовать ею, липкою, весь наш грешный, весь наш адов, весь наш смрадный мир!
Бдительность-бдительнскггь-бдительность… Сверхценные идеи могли запросто спереть. И — хуже: разгласить, скомпрометировать, обесценить, лишив все человечество неслыханного блага, невиданного чуда, магического средства, незамедлительно превращавшего сучий ад в истый рай. Теория коллектива наконец-то должна была научить человека, как ему следует жить по-человечески. Научное управление обществом, но не простая и тупая технократия, о нет! Теория учитывала все: глубинные структуры и коммуникации, ранги личности и обряды, жизненные циклы, иерархию цен, иерархию вер…
Вместо тупого бардака — уютненькая камера, логичная, необходимая, Как сон, неколебимая, как стены Дита. Не Аракчеев, не Угрюм-Бурчеев, ни Иуда-Троцкий, не похлебочный позитивизм с его наивным «здравым смыслом»… Нет, нет, совсем иное дело! Выше, чем бюрократия. Тоньше, чем технократия. Превосходящая любые — кратии, — архии, — измы.
Человек изучался со всех сторон, со всех своих концов, во всей своей тотальности, включая и его историю. Итогом изучения и была теория, великая Теория Коллектива, следуя которой наше засранное пекло становилось подлинно научным адом, без эксцессов, экстремизма и всех прочих «эксов».
Такая мысль была под силу только сумасшедшему. Да он им, в сущности, и был, Доктор Паук. По ночам он вел беседы с привиденьями, очевидно, на свои излюбленные темы. Он почти не спал, он и ночью плел свою паутину, в течение долгих лет наедине со своим безумием. Лишь по сильной пьянке он мог проговориться. Да и то не до конца. Его бдительность, недоверие, подозрительность были поистине паучьими.
Язык — это, по слову Маркса, «действительность мысли» и, как всякая другая действительность, обладает неисчерпаемым богатством содержания. Отсюда — огромное число языковедческих дисциплин, и среди них те, что родились недавно на «стыке» языкознания с математикой, кибернетикой, семиотикой (наукой о знаковых системах). Вот об этих недавно родившихся языковедческих дисциплинах, о том, чем они занимаются и к каким приходят результатам, и рассказывается в этой книге, первое издание которой выходило в 1966 г.Автор книги — кандидат филологических наук.Для широкого круга читателей.
О языкознании написано много интересных научно-популярных книг. О грамматологии — ни одной. «Книга о букве» — первая попытка рассказать об увлекательных и разнообразных проблемах, которые решает наука о письме. Рассказ о грамматологии строится как серия очерков, в которых излагаются основные проблемы этой науки. При этом главное внимание уделено наиболее важным темам — происхождению письма, его ранним этапам, типам письменности, их соотношению, общему направлению развития письма, а также методам дешифровки.
В языках повсюду можно отыскать следы древнейшей истории и культурных контактов, первобытного мировоззрения и особенностей мышления данного народа. Конечно, в одной книге можно лишь приоткрыть дверь в увлекательный мир, который скрывается за такими, казалось бы, сухими и скучными страницами словарей и грамматик.В книге делается краткий обзор истории мировых языков, прослеживается связь между ними, взаимовлияния культур.
В 1972 году исполнится 150 лет со времени дешифровки французским ученым Франсуа Шампольоном египетских иероглифов, бывших главной загадкой древней культуры Египта.О титаническом труде Шампольона и других исследователей, о развитии египтологии, открывшей миру великую и древнюю цивилизацию планеты, о вкладе русских ученых в дешифровку иероглифов, о неразгаданных и по сей день египетских письменах рассказывается в этой книге.
Таинственные острова в Индийском океане, которых не найти на современной карте, но о которых повествуют древние источники… Дравидийские легенды о Южном материке, ушедшем на дно… Создатели древнейшей цивилизации Двуречья, прибывшие откуда-то с юга… Загадки происхождения других цивилизаций — Древнего Египта, Индостана, Элама… Прародина человечества, которую Энгельс и Геккель, Гексли и Вирхов помещали на материке, затонувшем в Индийском океане… Сухопутный «мост», соединявший Мадагаскар и другие острова с Индостаном… Не говорит ли все это о том, что некогда здесь была земля Лемурия, колыбель человеческого рода и древнейших цивилизаций?Загадку Лемурии предстоит решить будущим исследователям, прежде всего, океанографам и подводным археологам.
Когда-то Тихий океан открывали Кук, Лаперуз, Лисянский, Крузенштерн, Литке и другие. В наши дни идет новое открытие величайшего океана — открытие его дна, гигантской подводной страны, занимающей 1/3 поверхности нашей планеты. Исследование Тихого океана и его дна связано с решением вопроса, который вот уже около двухсот лет горячо обсуждается учеными всего мира: не существовала ли некогда в Тихом океане обширная страна (материк или группа архипелагов), ныне погруженная на дно? Гипотеза о затонувшей земле связана с целым рядом других гипотез: океанографических, археологических, лингвистических, зоологических, этнографических, геологических и т. д.Книга «Загадки Великого океана», рассчитанная на широкий круг читателей, продолжает цикл работ автора, посвященных загадкам океанов и затонувших земель.«Загадки Великого океана» — двадцать первая книга Александра Кондратова.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.