Здесь, на Земле - [72]

— Я подожду снаружи, — кричит он через комнаты Марч.

— Извини, это была действительно дурацкая затея, — говорит она, немного позже выйдя на веранду. — Ты, наверное, расстраиваешься, когда сюда приходишь, вспоминаешь мать.

— Все нормально. — Что-то запершило в горле парня, и он прокашливается. — Если я вам больше не нужен, то задержусь здесь ненадолго, помогу мистеру Хелму, если не возражаете.

— Конечно, конечно.

Марч похлопывает его по плечу.

Она жалеет его, Хэнк это видит. Но жалость бессмысленна — вот урок, отменно им усвоенный. Дела, поступки — лишь это идет в счет, толкует ему всегда Холлис, и что касается жизненного опыта парня — то тот, несомненно, на все сто прав.

Он ясно помнит день, когда за ним пришел Холлис. Они жили в Глухой топи, было очень холодно, в волосы Хэнка вмерзли ледышки. Отец валялся без сознания на полу, а огонек в угольной печке погас, лишь еле тлела темная зола. Хэнк помнит, как ворвался в комнату свет, когда Холлис открыл дверь. Тот вошел, ногой перекатил на спину безвольное тело Алана и нагнулся посмотреть, жив ли. Хэнку не было еще пяти, но он уже усвоил, что жаловаться нехорошо. Голод и холод были очевидными фактами его жизни, и он молча их сносил. Он помнит выражение лица Холлиса: абсолютная уверенность в себе. Каким необыкновенным показался мальчику тогда этот человек, каким редкостным!

— Бери, что нужно, и пошли. Да поторопись.

Из-за его тона, из-за того, как он там стоял — высоченный, без тени сомнения в себе, — Хэнк и не подумал ни о чем спросить. И никогда больше ни о чем не спрашивал. Мальчик взял плюшевого мишку (рождественский подарок какой-то дамы из библиотеки), свой шерстяной свитерок и не оглянулся, когда, выйдя, Холлис закрыл за ними дверь.

Но теперь, впервые за все это время, у Хэнка возник вопрос. То, что он проинструктирован делать, — вот в чем проблема. Короче говоря, ему сказано приглядывать за Марч. Если она куда идет надо увязаться следом (как, например, сегодня); видишь, что она собирается отправлять письмо, — перехватить и отнести Холлису.

— Ты что, действительно считаешь, что существует такая штука, как частная жизнь? — смеется Холлис в ответ на вопрос Хэнка, не вторгаются ли они в личные дела Марч. — Это просто дрянная отговорка, придуманная с целью держать людей в узде, чтобы никто не высовывался. Если любишь человека — делаешь, что должен делать. И уже не думаешь о том, что кто скажет.

Что ж, Хэнк поступил в соответствии с инструкцией. Письма Марч — в кармане его куртки. Он не опустил их в почтовый ящик, когда та ходила попрощаться с Гвен. Холлис берет у него письма и поощрительно похлопывает по спине. Обычно этого вполне достаточно для парня — толика похвалы, сухой кивок Одобрения на хорошо проделанную, работу. Но сейчас — не то. Красть письма Марч плохо, вот что ему яснее ясного. И самое неприятное — раз уж появились сомнения в отношении поступков и взглядов Холлиса, — что попутно возникли другие вопросы. Особенно, что касается Белинды.

— Она чуть до безумия меня не довела, — объяснял обычно Холлис всякий раз после драки с ней. — Есть люди, которым нужно преподать урок, — говаривал он часто. — Сам все поймешь, когда повзрослеешь; когда придется уживаться с теми, с кем вообще не хочешь жить.

Теперь, когда Хэнк вспоминает, как выглядела Белинда после их драк, ему становится не но себе. Он вспоминает звуки, которые, как ему тогда казалось, ему лишь снятся. И парню, если откровенно, совсем не по душе те выводы, к которым он сейчас пришел.

Марч прощается с Кеном и уезжает, оставив Хэнка в помощь. Надо наготовить дров из спиленных уже веток и загрузить ими грузовичок Кена. Труд не из легких, и потому Хэнк ему особо рад — отменно отвлекает от невеселых мыслей.

— Хорошая работа, парень, — говорит Кен, когда они управились к концу дня. — Полагаю, будет справедливым выделить тебе долю из того счета, что я выставлю Холлису. А может, запросить с него вдвойне?

— Да ладно вам, — смеется Хэнк.

Тем не менее он благодарен, когда Кен Хелм отсчитывает ему двадцатку. Дрова загружены, и они, прислонившись к кузову грузовичка и прикрыв глаза руками, смотрят вверх, на небо.

— Не собирай себе сокровищ на земле, но собирай на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо, где сокровище твое, там будет и сердце твое.

— Звучит словно хороший совет.

— Он и есть, — кивает Кен. — Евангелие от Матфея, глава шестая, стих девятнадцатый. Не хочу ничего говорить Марч, но гнездо здесь не удержится.

— Я так и думал.

Есть люди, которые не любят слышать правду.

«И есть люди, — продолжает мысленно Хэнк, наблюдая, как отъезжает Кен, — которые не любят ее говорить». Сам он, например, никому не сказал о старике, который повсюду за ним ходит. Он даже поначалу его не замечал, но за минувшую неделю-две почувствовал: кто-то за ним наблюдает. То и дело доносились шорохи из дальних кустов, когда он приводил старушку Джеронимо и угрюмого пони на пастбище, треск веток, звук рваного дыхания. У парня появилась привычка оглядываться через плечо, даже когда они с Гвен идут домой из школы по пустынной Хай-роуд. На днях он стал замечать и другие признаки присутствия старика: отпечатки ног на покрытых ледяной коркой полях, нити из одежды на голых ветках ведьмина орешника.