Зазеркалье Петербурга - [35]
К его отцу, тому самому миллионеру-лесопромышленнику и «собственнику», судьба тоже оказалась благосклонна. Революция застала его в Англии, но как истинный патриот Александр-старший сел на корабль и вернулся на Родину.
«Всех пассажиров забрали, отправили в кутузку, а оттуда вскорости рассортировали: „направо“, „налево“ …Все зависело от случайности… И вот он, такой „гусь“ с заграничным паспортом, с чемоданом в наклейках, получил приказ – „направо“… Т. е. в жизнь, пока. И он появился у нас, когда летом мы жили в Алуште. Был он уже не молод, ему было за 60. Но он был бодр, приветлив и даже весел, всегда очень тщательно одет и причесан. И что же? Пришла телеграмма из Петрограда, куда его вызывал Совет Народных Комиссаров на службу по налаживанию деловых связей с Западом, по экспорту леса. И еще там же был приказ всем начальникам вокзалов, и портов оказывать ему содействие в его следовании в Петроград. И дед покатил в вагоне первого класса… И получил свою огромную квартиру в 12 комнат в бывшем собственном доме, и телефон, и автомобиль с шофером. Вот-то чудеса на заре „нового мира“… И начал служить верой и правдой новому строю, считая, как я потом от него слышала, что „все от Бога“…»[115].
В 1930-е годы пожилой отец и сын, уже известный биолог, снова встретились в этом доме. Сын, однако, отказался жить в роскошной квартире, где все напоминало дореволюционный «барский» уклад, и, сильно огорчив родителей, поселился с семьей, как и другие научные работники, в бывшем фрейлинском доме Елагина дворца, который преобразовали во Всесоюзный институт защиты растений. Александр же старший остался доживать свои дни в этом доме, хозяином которого он был большую часть жизни.
Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.
Гранин Д. Эта странная жизнь. М.: АСТ, 2017.
Светлов П.Г. Александр Александрович Любищев. Л.: Наука, 1982.
Из воспоминаний бабушки, Евгении Александровны Равдель (Любищевой) // https://medium.com/@genina_jena.
Дом Лепена
(1766 г.; Малая Морская ул., 17)
«Гоголь жил на Малой Морской, в доме Лепена, на дворе, в двух небольших комнатах, и я живо помню темную лестницу квартиры, маленькую переднюю с перегородкой, небольшую спальню, где он разливал чай своим гостям, и другую комнату, попросторнее, с простым диваном у стены, большим столом у окна, заваленным книгами, и письменным бюро возле него. В первый раз, как я попал на один из чайных вечеров его, он стоял у самовара и только сказал мне: „Вот, вы как раз поспели“. В числе гостей был у него пожилой человек, рассказывавший о привычках сумасшедших, строгой, почти логической последовательности, замечаемой в развитии нелепых их идей. Гоголь подсел к нему, внимательно слушал его повествование… Большая часть материалов, собранных из рассказов пожилого человека, употреблены были Гоголем потом в „Записках сумасшедшего“. Часто потом случалось мне сидеть и в этой скромной чайной и в зале… Степенный, всегда серьезный Яким состоял тогда в должности его камердинера. Гоголь обращался с ним совершенно патриархально, говоря ему иногда: „Я тебе рожу побью“, что не мешало Якиму постоянно грубить хозяину, а хозяину заботиться о существенных его пользах и наконец устроить ему покойную будущность. Сохраняя практический оттенок во всех обстоятельствах жизни, Гоголь простер свою предусмотрительность до того, что раз, отъезжая по делам в Москву, сам расчертил пол своей квартиры на клетки, купил красок и, спасая Якима от вредной праздности, заставил его изобразить довольно затейливый паркет на полу во время своего отсутствия»[116].
Малая Морская улица, 17
Именно в этот дом к 24-летнему писателю Николаю Гоголю приходил на чайные вечера 20-летний критик Павел Анненков. Гоголь жил в Петербурге уже пять лет и недавно, после издания «Вечеров на хуторе близ Диканьки», получивших одобрение самого Пушкина, достиг известности в литературном мире.
Однако, проснувшись знаменитым, юноша обнаружил, что финансовое положение его все так же стеснено и единственное его богатство – новые друзья, принимать которых он вынужден в бедной двухкомнатной квартирке окнами во двор, в этом самом доме, который тогда был выкрашен в белый цвет.
По черной лестнице, обгоняемый прислугой, поднимался к Гоголю на последний этаж и Пушкин, которому оставалось жить всего три года.
«Пушкину. 23 декабря 1833. Петербург.
Если бы вы знали, как я жалел, что застал вместо вас одну записку вашу на моем столе. Минутой мне бы возвратиться раньше, и я бы увидел вас еще у себя. На другой же день я хотел непременно побывать у вас; но как будто нарочно все сговорилось итти мне наперекор: к моим гемороидальным добродетелям вздумала еще присоединиться простуда, и у меня теперь на шее целый хомут платков. По всему видно, что эта болезнь запрет меня на неделю…»[117].
«Пушкину. Май 1834 г. Петербург.
…Теперь я так зло захворал, что никуда не могу носа показать. Если вы будете в нашей стороне и станете проходить мимо Малой Морской, будьте великодушны и загляните ко мне страдающему и телом, и духом. Я имею вам кое-что сказать.
Вечно ваш
Н. Гоголь»[118]
