Зазеркалье Петербурга - [32]
Для удобства многочисленных кружков и журфиксов угловой зал полностью отдали под литераторский, а завсегдатаи получили именные кружки для пива. Вероятно, своим подарком чаще всего пользовался «король смеха» Аркадий Аверченко, живший по соседству и бывавший здесь почти каждый день:
«Аверченко – магнит „Вены“. Где Аверченко – там хохот, грохот, веселье, озорства и компания.
Юморист живет рядом с „Веной“, всего только через дом, и не было того дня, чтобы он не зашел в ресторан.
Сатириконцы напрасно ищут днем своего „батьку“, трещат в телефон, рыщут на извозчиках и моторах из редакции в контору, в типографию, в театр, на квартиру.
Где он пропадает – неизвестно.
Но вечером Аверченко найти – штука нехитрая. По простоте души, как медведь, он ходит одной тропой, и всегда по вечерам его можно поймать в „Вене“. Тут он не увильнет ни от начинающего сатирика, ни от ловкого издателя, ни от южанина-антрепренера, и сатириконского батьку можно брать простыми руками.
Иногда русский Твен приходит один. Тогда его со всех сторон облипают… поэты, артисты и художники.
Но большей частью он является во главе шумной, остроумной, грохочущей компании сатириконцев…
Сатирическая компания сразу занимает три-четыре столика, и немедленно же начинается несмолкаемый „дебош“. Остроты, эпиграммы, каламбуры сыпятся, как из громадного мешка»[98].
Не отставал и Александр Куприн, про которого шутили: «Ах, в „Вене“ множество закусок и вина. Вторая родина она для Куприна…»[99]. Визиты писателя запомнились посетителям вовсе не беседами о литературе. «Дебоши» Куприна было не сравнить со встречами сатириконцев. По воспоминаниям Тэффи, «часто приходилось видеть в литературном ресторане „Вена“, как бушует в своей компании Куприн, как летят на пол бутылки, грохают об пол стулья, гремит крепкая ругань со словами из „народной анатомии“, как ведут кого-то под руки мириться и оробевшие мирные люди спешат от греха подальше убраться по домам»[100]. Однако исполнять наказ хозяина Ивана Соколова и оставлять после себя автографы, плакаты и даже такие стихи доставлявший ему много хлопот Куприн не забывал:
Правительственный вестник. 1893. 27 окт. (8 нояб.).
Бройтман Л.И. Гороховая улица. СПб., 2010.
Дейч А. Арабески времени // Звезда. 1968. № 12.
Демиденко Ю. Рестораны, трактиры, чайные… Из истории общественного питания в Петербурге XVIII – начала XX века. М.; СПб., 2011.
Десятилетие ресторана «Вена»: лит. – худож. сб. СПб., 1913.
Миленко В. Аркадий Аверченко. М., 2010.
Петербургские трактиры и рестораны (очерки, воспоминания) / под ред. А.М. Конечного. СПб., 2006.
Тэффи Н.А. Моя летопись. М., 2005.
Юрьев Ю.М. Записки: в 2 т. Т. 1. Л., 1963.
Юрьев Юрий Михайлович // БСЭ. Т. 30.
Яковченко Р.Н. Улица Дзержинского. Л., 1974.
Дом Эйлера
(XVIII в., перестроен в 1851 г. архитектором А. Робеном; В.О., 10-я Линия, 1 / наб. Лейтенанта Шмидта, 15 / Кадетский пер., 6)
«Он поехал в Петербург, чтобы снова лизать русский снег. Я счастлив, что своим отбытием он избавил меня от чтения громадных фолиантов, наполненных цифрами, и пусть корабль, нагруженный иксами и игреками, перевернется кверху килем, чтобы Европа уже навсегда избавилась от обилия интегральных исчислений…»[102].
Так язвительно провожал в Петербург великого математика Леонарда Эйлера прусский король Фридрих, озлобленный на Екатерину II за переманивание гениев. Романист Валентин Пикуль, представивший нам эту сцену, недалеко ушел от фактической реакции правителя Пруссии, не желавшего давать разрешение на отъезд ученого и вынужденного, наконец, сдаться под натиском настойчивых ходатайств российского правительства, не удержался от острот: «Господин Эйлер, до безумия любящий Большую и Малую Медведицу, приблизился к северу для большего удобства к наблюдению их»[103].
В.О., 10-я линия, 1 / наб. Лейтенанта Шмидта, 15 / Кадетский переулок, 6
Чтобы досадить Фридриху, императрица Екатерина II согласилась ежегодно выплачивать математику и его «цыганскому табору» (семья 60-летнего ученого насчитывала 18 человек) 3000 рублей из государственных доходов, дать престижные должности сыновьям, обещать пожизненную пенсию жене по смерти мужа, подарить дом и даже одного из своих поваров, лишь бы талант Эйлера стал работать на славу России, а не Пруссии.
«Сразу же с корабля Леонард Эйлер был пересажен в карету, которая примчала его в Петергоф.
Екатерина встретила ученого на зеленой лужайке.
– Как ваши драгоценные глаза? – спросила она. – Берегите их, они нужны для моей Академии, мой флот и артиллерия усиливаются, а без ваших вычислений ни стрелять, ни плавать нельзя.
Она спросила – чего больше всего он боится в России?
– Я покинул эту страну, убоясь количества омерзительных пыток, какие были здесь во времена Анны Иоанновны.
– Россия от пыток избавлена навеки!
– И еще я боюсь… русских пожаров.
– Между нами говоря, я их тоже побаиваюсь. Единственное, чем я могу вас утешить: случись пожар, сама прибегу с ведрами.
