Заяабари (походный роман) - [6]

Ничего великого я, конечно, не высидел. Ясность мысли не увеличилась, а, наоборот, уменьшилась в связи с отсутствием ответов на вновь появившиеся вопросы.

Сидение в библиотеке прерывал прогулками по Арбату в поисках пищи. Питался бананами и был подобен негру, который жует нашу северную клюкву в условиях экваториальной Африки. И то и другое — не в коня корм. Древний закон о том, что питаться заморскими продуктами вредно, мной игнорировался полностью. Я не собирался соблюдать диету, а просто хотел подольше просуществовать на те небольшие деньги, которыми располагал. Бананы — самый дешевый корм в Москве, и они мне надоели, как и прогулки по Арбату с этими бананами.

За месяц пребывания в Москве я отремонтировал один дом и познакомился с трудами Ильи Пригожина. Если бы не он, пришлось тратить время на открытия природы времени и формы, а так я спокоен за судьбу человечества. Теперь все люди могут спать спокойно и не мучиться вопросом, откуда взялась форма и что делать с этой напастью.

Устал от Москвы, и она, похоже, от меня тоже. Не люблю этот город за то, что он такой большой и, вместо людей, здесь одна сплошная масса народа. Провинциальный я, видимо, человек по своей внутренней природе. Тянет всегда из города прочь. И чем больше город, тем дальше хочется. Наверное, поэтому после окончания московского вуза распределился на Сахалин.

Уехал домой, в Крым, ждать причитающуюся мне зарплату. Прекрасное настало время.

Благодарю судьбу за то, что она предоставила тайм-аут в моих бытовых заботах и позволила увидеть мир чуть дальше своего кончика носа. Как мне раньше не хватало побыть самим собой! Как это важно и нужно для каждого человека! Только в такие моменты можно ощутить течение жизни.

Я задумался над тем, кто же я есть на самом деле? Думал долго и пришел к неутешительному заключению, что представляю из себя жалкое и ничтожное зрелище: какой-то сгусток условностей, комплексов и страхов без особой причины. Именно страхов. Моя эгоистическая природа по сути своей страшится всего на свете: я боюсь умереть, боюсь непредсказуемого будущего, боюсь нищеты и тюрьмы. Боюсь всего, но с возрастом научился делать вид, будто не боюсь ничего. Мы все, взрослые, так делаем. Мы боимся даже признаться сами себе, что боимся. Все мои героические усилия на протяжении жизни по преодолению страха гроша ломаного не стоят. Я с детства боялся высоты, а сейчас многое из того, чем занимаюсь, связано с высотой: основной мой заработок — промышленный альпинизм, основной вид деятельности, кроме заработка, — парапланеризм. Я привык к высоте, и, казалось, таким образом победил сам себя. На самом деле просто договаривался со своим страхом на время. Взамен получил иллюзию победы.

Позвонил в Москву и выяснил, что можно приезжать за деньгами. Примчался в контору и после целого дня, проведенного в ожидании счастливого момента, наконец получил положенную сумму.

Была зима. Мороз страшный. Но это не могло остановить меня отремонтировать еще один дом, чтобы разбогатеть снова. Я занялся привычным альпинистским делом, но только в ужасных климатических условиях. Температура падала низко, а иногда и очень низко, случалось даже до -30. Мастика, которая применялась для герметизации швов, такой температуры не выдерживала и очень быстро затвердевала.

Мороз и неправильные температурные характеристики мастики заставляли меня крутиться при производстве высотных работ, как белке в колесе. Место, где размешивал мастику с растворителем, находилось метрах в трехстах от здания, которое ремонтировал. Размешав мастику, выскакивал на улицу и бежал на объект, поднимался на лифте на шестнадцатый этаж, залезал через чердак на крышу и бежал к тому месту, где свешивалась вниз заранее приготовленная веревка. Быстро пристегивался, переваливался через край, упирался в стенку коленками и, прижимая подбородок к груди, рассматривал, не перекошено ли спусковое устройство. Если все было нормально, то брал ведро, цеплял его карабином к себе и быстро спускался к месту ремонта. В течение всего этого времени мастика постепенно из вязкой массы превращалась в твердое тело. Надо было суетиться, и я это делал. В моем распоряжении было буквально несколько минут, после чего всю процедуру надо было повторять заново.

По вечерам я занимался стаскиванием со своего спальника пьяных тел тружеников Бирюлевского ремонтно-эксплуатационного управления и разглядыванием обшарпанного потолка на складе электрооборудования. Потолочный вид навевал воспоминания о том, как раньше работал научным сотрудником в советском учреждении. Как здорово было сидеть в теплом помещении и тужиться над научной проблемой! Как здорово было болтать в курилке с коллегами на научные и ненаучные темы! И как же мне грустно сейчас среди пролетарского народа по вечерам. Я не вижу никакой разницы между пролетариатом и интеллигенцией — ее нет. Я просто терпеть не могу идиотов. Не понимаю, как можно пить много просто так и, не успев порадоваться жизни, провалиться в бессознательное небытие. Зачем так? Будь человеком: умри, но не мучай природу своим существованием.