Завтра, завтра, завтра - [64]

– Мне его подарили, когда я перевалила за пять сотен часов. Алиса прям с катушек слетела. Думаю, именно поэтому она и наябедничала тебе про «Дневник», хотя она это и отрицает.

– Отличный подарок, – сказал Сэм, вертя пресс-папье.

– Да уж, леди из «Хадассы» по мелочам не размениваются. Хрусталь то ли от Сваровски, то ли от Уотерфорда, то ли еще от кого. Алиса просто позеленела от зависти.

– А кто бы не позеленел? – Сэм сжал пресс-папье в кулаке. – Теперь оно – мое.

– Ясное дело. Затем я его и принесла.

– Да у тебя никак глаза на мокром месте? – удивился Сэм. – Тебя сегодня как подменили!

– Ну да. Я снова в Лос-Анджелесе. Снова в больнице вместе с тобой. Начинаю все заново. Без Дова… Новая игра. Новый офис. Размякнешь тут.

– А я-то возомнил, ты тревожишься обо мне: вдруг я умру, – обиделся Сэм.

– И не надейся, – хмыкнула Сэди. – Ты никогда не умрешь. А если умрешь, я просто начну игру заново.

– Сэм умер! Опустите четвертак в прорезь автомата! И продолжите игру с точки сохранения! Когда-нибудь вы непременно выиграете!

– Боишься? – спросила Сэди, помолчав.

– Нет. Напротив, скорее рад. Рад, что наконец-то все кончится. С другой стороны, мне чертовски жаль свою бесполезную ногу. Мы столько всего с ней вынесли, к тому же, открою тебе тайну, она приносила мне удачу.

– Удачу?

– Ну, если бы не она, я не очутился бы в больнице и не повстречал бы тебя. И мы никогда бы не подружились. И никогда не стали бы врагами.

– Не выдумывай. Я никогда не была твоим врагом.

– Еще как была. Ты была моим заклятым врагом. И это, – Сэм торжествующе потряс пресс-папье, – явное и непреложное тому доказательство.

– Я начинаю жалеть, что принесла его. – Сэди сделала попытку выхватить из рук Сэма подарок, но тот поспешно спрятал его за спину.

– Ты никогда не получишь его назад. Впрочем, теперь мы друзья. Но если бы не моя искалеченная нога, мы никогда не создали бы «Итиго». И никогда не сидели бы в больничной палате в пяти минутах ходьбы от клиники, где познакомились двенадцать лет назад.

– Да откуда ты знаешь! – негодующе фыркнула Сэди. – Мы могли бы встретиться в другом месте. Мы жили всего лишь в пяти милях друг от друга и поступили в университеты, расстояние между которыми не превышает двух миль. Мы могли бы познакомиться в Кембридже. Или раньше, в Лос-Анджелесе, на одной из математических олимпиад. Помнишь, какие злобные взгляды ты на меня там кидал? Не запирайся!

– И не подумаю. Ты же была моим злейшим недругом!

– Тебя ничем не прошибешь, Сэм. А по мне, мы и тогда симпатизировали друг другу, просто не хотели в этом признаться. Но вернемся к нашим баранам. Уверяю тебя, Сэм, вероятность нашей встречи была очень большой. Я бы даже сказала – бесконечной.

– Ты хочешь сказать, что все эти годы я мучился и страдал напрасно?

– Совершенно напрасно. Мне очень жаль, Сэм, но Вселенной нет никакого дела до твоих переживаний. Она мучает тебя просто потому, что так получилось, просто потому, что так будет получаться и впредь. Просто потому, что кто-то на небесах бросил огромный многогранный кубик, и на кубике выпало «Лишения Сэма Масура». И я в любом случае включилась бы в игру твоей жизни, Сэм.

Сэди зевнула. Она еле держалась на ногах. Восемнадцать часов в суете и разъездах утомили ее. К тому же она переела пиццы.

– Но вряд ли в роли твоей второй половины, – сонно добавила она.

– В роли моей второй рабочей половины. Не спорь.

– Твоя вторая рабочая половина – Маркс.

– Я назвал тебя женой, чтобы они к тебе не цеплялись. Если хочешь получить что-нибудь в клинике, ври напропалую все, что только взбредет в голову. Главное, делай это непререкаемым железным тоном.

– Башка трещит после перелета, – пожаловалась Сэди, зевая. – Поеду-ка я домой. Похоже, я совсем разучилась водить. Прям горе-водитель какой-то. – Она крепко обняла Сэма, чмокнула его в щеку и направилась к двери. – Когда очнешься от наркоза после операции, я снова буду здесь. Люблю тебя, Сэм.

– Ф-фу, гадость какая.

Сэму не спалось, и он решил прогуляться, чтобы в последний раз ощутить себя нормальным двуногим человеком. К сожалению, его травмированная конечность превратилась в бесполезный придаток, нечего было и думать, чтобы ступить на нее, и Сэм передвигался на костылях. Поразмыслив, он похромал в детское отделение, где врачи так долго боролись за его несчастную ногу, которой через несколько часов предстояло уйти в небытие.

В приемном покое он заметил девчушку примерно такого же возраста, как и Сэди, когда Сэм с ней познакомился. Девчушка во что-то увлеченно играла в ноутбуке. «Если наш мир совершенен, то девочка играет в “Итиго”», – загадал Сэм и взглянул на экран. Девочка играла в «Мертвое море».

– Тебе нравится? – спросил он.

– Устаревшая, конечно, – пожала плечами девчушка, – но мне нравится убивать зомби. А брат говорит, я похожа на Тень.

Сэм побрел в палату, и внезапно в бок ему удивительно болезненно впилась острая грань хрустального пресс-папье, которое он спрятал в карман. Вытащив маленькое сердечко, он расхохотался. Как же он негодовал когда-то на Сэди! С какой яростью разжигал в своей груди праведный гнев! Каким зрелым и взвешенным казалось ему тогда решение выкинуть Сэди из жизни, и каким беспомощно-детским и высосанным из пальца виделось оно Сэму сейчас. Однажды он попытался объяснить истоки их ссоры Марксу, но Маркс не разделил его негодования. «