Завтра. Выпуск 2 - [203]
Шамфор
Русским людям давно уже было свойственно чувство, а скорее чувство, чем сознание, что Россия имеет особенную судьбу, что русский народ — народ особенный. Мессианизм почти так же характерен для русского народа, как для народа еврейского. Может ли Россия пойти своим особым путем, не повторяя всех этапов европейской истории? Весь XIX в. и даже XX в. будут у нас споры о том, каковы пути России, могут ли они быть просто воспроизведением путей Западной Европы.
Николай Бердяев
Если письмо — акт, у направленный от массы к государству, от плоти к духу, то чтение — акт, направленный от государства к массе, от души к плоти… Посредством чтения Homo Soveticus попадает в пространство надзора… Не я «читаю» «Вечный зов», «Волгу-Волгу» или картину Дейнеки «Грачи улетели», а они надзирают надо мной, идентифицируя меня в пространстве между плотью массы и оком абсолютного наблюдателя — государства. Куда там Оруэллу с его телескрином! Значительно более незаметный, всепроникающий, этот способ чтений рождает в читателе потребность в утверждении себя в пространстве общезначимого, в разрушении самостояния субъекта.
Э. Надточий
Экономика императивно требует утверждения частной собственности, идеология ее уничтожения. Часто говорят: страна на краю пропасти. Продолжим этот образ: на узком мостике над пропастью сошлись экономика и идеология, уперлись лоб в лоб, той и другой обратного ходу нет — не развернешься. Кому-то лететь в бездну. Компромисс исключен, он означал бы просто бездействие — авось, мол, противостояние как-то само собой разрешится. Этого не будет.
Василий Селюнин
Мнимая всеобщность прикрывала то обстоятельство, что, скажем, рабочий, пожалуй, стал едва ли не бо́льшим пролетарием, чем его западный, зарубежный коллега. У него нет собственности. Значит ли это, что ему нечего терять, кроме своих цепей?
1989
Журнал «Коммунист»
Русское мышление имеет склонность к тоталитарным учениям и тоталитарным миросозерцаниям. Только такого рода учения и имели у нас успех. В этом сказывался религиозный склад русского народа. Русская интеллигенция всегда стремилась выработать себе тоталитарное, целостное миросозерцание, в котором правда-истина будет соединена с правдой-справедливостью.
Николай Бердяев
По какой дороге можно отсюда выбраться? <…> Куда-нибудь-то наверняка попадешь, если будешь идти достаточно долго…
Льюис Кэррол
Коль скоро вы вкусили от древа познания, вы вряд ли сможете поступить по-иному, чем идти дальше с этим знанием.
Норберт Винер
Очевидно, на каком-то этапе эволюции появилось правило: «Если сам не понимаешь, что и как, — делай, как все». Представьте: дан сигнал опасности кем-то из членов стада. И вот какой-то высокоинтеллектуальный и критически мыслящий олененок начинает рассуждать: а реальна ли опасность? Пока он будет так анализировать, охотящиеся волки его скушают… Природа научила: если сам не понимаешь, делай как все. Все побежали — беги. Естественный отбор показал, что если выигрыш достаточно велик, то с проигрышем можно не считаться.
Павел Симонов
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ИДЕИ И ПРОЕКТЫ
FANTASTIC IDEAS AND PROJECTS
Если верно, что «у природы нет плохой погоды, всякая погода благодать», то это вдвойне верно для человека, у которого есть зонтик.
Зонтик Форстера. 1888 г.
Зонтик с громоотводом. Изобретение приписывается Бенжамину Франклину. 1778 г.
Древнейший способ борьбы с градом. Гравюра 1555 г.
О. Л. Д'ОР
О. Л. Д'ОР — псевдоним Иосифа Львовича ОРШЕРА (1878–1942), русского писателя-юмориста. Сотрудничал в известнейших дореволюционных журналах, выпустил несколько сборников рассказов и фельетонов.
Два рассказа и пародия
Анархист
Бомбист-коммунист товарищ Алексей, а по паспорту Иван Кныш, грустный подошел к столу. Было серенькое петербургское утро.
Солнцу, по-видимому, было очень скучно, и оно скупо, как-то нехотя, освещало грязную мокрую землю.
В комнату товарища Алексея оно совсем забыло послать свой свет, и черные облупившиеся стены стояли мрачные, точно нахмурившись.
И тогда несколько лучей невзначай ударялись в маленькое оконце крохотной комнатки и моментально скрывались, как бы испугавшись беспорядка, царившего в комнатке, и угрюмого вида ее хозяина.
Товарищ Алексей, он же Иван Кныш, сел к столу, обвел взором его поверхность, и еще сумрачнее стало его лицо.
На столе кипел самовар, извергая из себя облака пара.
Чайник весело смотрел своим длинным, слегка поврежденным носом прямо в лицо хозяина.
Стакан, мучимый жаждой, нетерпеливо звенел при каждом движении товарища Алексея, напоминая о том, что пора напоить его чаем. Но не было на столе того, что так веселит глаз и желудок за чаем, что каждое утро заставляет благодарить судьбу за то, что она создала свинью и немца. Словом, не было колбасы.
Глубокий вздох вырвался из наболевшей души товарища Алексея.
Дрожащей рукой он взял стакан и, скрепя сердце, поднес его к крану.
И вдруг… Вдруг его взгляд упал на жестянку из-под килек, валявшуюся на столе.
«Короткая, сумасшедшая мысль», как пишут теперь, ударила ему в голову. Он воскликнул:
— Эврика!
Товарищ Алексей поднял жестянку, завернул ее в бумагу и вышел из комнаты.
