Завтра вновь и вновь - [82]

Альбион ведет меня к своему автобусу. Когда мы въезжаем в сумерки туннеля, я прижимаю ее к себе. Смотрю на пожилую женщину напротив, цыкающую на подростка. Вижу Стюарта, тот первый голос надежды, это привлекательный мужчина в бейсболке, ему чуть за тридцать, примерно мой ровесник, а дети, которых он так хотел снова увидеть, должно быть, были еще младенцами. Альбион рассказывает обо всех пассажирах автобуса – все, что сумела узнать.

Она указывает на Джейкоба, того, который пел, чернокожего толстяка с седыми волосами, и надеется, что он простил ее, когда она протиснулась в узкую щель между камнями и бросила его. Показывает Табиту, которая вырвала собственные глаза. Она в форме медсестры и читает проповеди Джоэла Остина. Мы собираемся с духом, готовясь к взрыву, но я ощущаю лишь первый толчок, потому что после этого запись обрывается и мы остаемся в полной темноте, а в Архиве появляется парящая бронзовая надпись с вопросом, не хотим ли мы отправиться куда-либо еще.

Иногда мы с Альбион едем на автобусе несколько раз подряд, начиная с ее посадки и до катастрофы, пока я наконец не говорю: «Хватит, Альбион, хватит», и мы отправляемся в другое место, обычно в бар «Келли» в Ист-Либерти, сидим в уголке на виниловых диванах, слушаем рокабилли из музыкального автомата, пьем коктейли и едим чизбургеры, пытаясь забыть то, что так отчаянно хотим помнить.

Бар «Келли» стал для нас важным. Когда мы жили в Питтсбурге, то редко туда захаживали, но теперь это идеальное место для нас обоих.

– Расскажи мне о Болване, – прошу я как-то вечером, когда мы потягиваем напитки в привычном уголке. – То есть про Шеррода.

– У Шеррода было много проблем. Мне каждый раз было больно на него смотреть.

Я спрашиваю, как они познакомились, и она рассказывает – в кафе «Деннис».

– Я была там с подругами из «Фезерстона». Мы гуляли, и часа в два или три ночи оказались в «Деннис». Официант начал флиртовать со всеми, и тут из кухни вышел повар в джинсах, футболке и белом фартуке.

Он был низкого роста и прихрамывал, а одно плечо выше другого. Хотя, думаю, хромота была наигранной, иногда он забывал хромать. Деформированные уши и влажные губы, всегда приоткрытые, а глаза косили. От него воняло жиром и табачным дымом, но он сел за наш столик и спросил, не хотим ли мы устроить групповушку. Мои подруги поначалу засмеялись, но я не смеялась – не люблю такого рода шуточки. Он заметил, что я не смеюсь, и уставился на меня, пока я не обратила на него внимание. «Я знаю одно местечко с джакузи», – сказал он. Кажется, он назвал меня Рыженькой.

Не помню, что я ему наговорила, какую-то ерунду, и он принялся рассказывать о моей прежней жизни – он знал мое настоящее имя, знал про Питтсбург, знал о тех событиях, о которых не должен был знать. О Пейтон. Он рассказывал обо мне всякие непристойности. Мои подруги, к счастью, не поняли, что происходит, лишь почуяли нечто недоброе. Мы тут же ушли. Я была в ужасе. В то время я даже не подозревала о существовании Архива, но когда разобралась, то поняла, что вся моя жизнь крутится там снова и снова. Мне хотелось ее стереть. На следующий день я вернулась в «Деннис», нашла Шеррода, он как раз пришел на свою смену. Я вошла на кухню и истерично заорала на него. Остальные повара уставились на меня. Он понял, что перешел грань, когда выудил все те подробности, поступил глупо. Он извинился. Несмотря на все хвастовство, он имел твердые принципы. Тонко чувствовал. Не могу назвать его джентльменом, но он предложил мне помощь, и я согласилась. И только намного позже я узнала, кто он такой, узнала о его творчестве…

Мы никогда не разговаривали о его смерти.

Иногда после обеда мы гуляем вокруг гаража, идем к соснам и огородику Альбион, иногда и дальше по окрестностям. Но Альбион подозрительна. Когда мы проходим мимо сидящих у крыльца соседей – женщин возраста Альбион, но уже с тремя-четырьмя детьми и погруженных в заботы по хозяйству, или мимо курящих сигареты стариков в шезлонгах, или мимо подростков на велосипедах, в шортах и маечках, – становится очевидным, что Альбион не из их круга. А кроме того, думаю, наши соседи достаточно проницательны и способны заметить, когда у человека неприятности. После прогулок Альбион скрывается в своей комнате и рисует, а я выхожу на крыльцо и звоню Гаврилу, обычно мы болтаем как минимум через день. Однажды вечером, когда я сижу на крыльце, Гаврил спрашивает о моем психоаналитике.

– Тимоти? Ты о нем?

– Нет, другой. К которому ты ходил раньше.

– Симка?

– Ты о нем не слышал? Его лишили лицензии. Об этом писали в «Пост». Он больше не работает. Возник скандал…

– Что за скандал? О чем ты вообще?

– Вроде он продавал детям обезболивающие, – говорит Гаврил. – Ты ничего об этом не слышал? Три или четыре девушки обвинили его в том, что он предлагал таблетки в обмен на секс. Это девчонки из одной теннисной команды, и они сделали совместное заявление. Так все и вскрылось.

– Нет-нет, это невозможно.

– Об этом писали в «Пост», – повторяет Гаврил, и я говорю, что должен обо всем прочитать.

Я прочесываю вашингтонские стримы и нахожу упоминание об этом в блоге «Вашингтон пост» – якобы Симка продавал подросткам обезболивающие, кому-то из своих пациентов. «Доктор Сунь-Вынь выписывает таблетки». На видео записан его арест, полицейские выводят его из кабинета в наручниках и несут коробки с надписями «доказательства». Я пытаюсь вызвать Симку, но он не отвечает. Пишу ему имейл с просьбой все объяснить. Подробности скудны – в последующих постах говорится, будто из-за тех таблеток погибли три девушки, которые пропали после вечеринки в клубе, показывают видео с кокаином, спиртным и таблетками, якобы девушки умерли от передоза.