Завтра вновь и вновь - [71]

Альбион наливает чай. В кухне она снова плакала. Потом включает музыку, Этту Джеймс, и мы молча едим, слушая мелодию. Радиаторы кашляют и шипят, но в комнате становится теплее. Альбион расспрашивает о Вашингтоне. Я спрашиваю о Сан-Франциско, и она говорит, что этот рай знавал и лучшие времена. Я говорю, что в Вашингтоне примерно то же самое, разве что он никогда и не был раем. После ужина я мою посуду, а она делает кофе, достает из шкафчика коробку лимонного печенья и наливает мне кофе с сахаром и молоком. Я делаю глоток.

– Я кое-что узнал о Тимоти, и это поставило моих друзей и родных под удар, – говорю я. – Не знаю, кто они и какое имеют отношение к тебе, но Тимоти и Уэйверли опасны.

– Да.

– Мне нужна твоя помощь. Вот почему я тебя разыскал. Расскажи мне о нем, чтобы я мог сложить вместе все детали и защититься.

– От них невозможно защититься. Что бы я ни рассказала, это тебя не убережет.

– Кто ты? – спрашиваю я.

И она рассказывает.

3 мая. Там же

– Меня зовут Эмили Перкинс, – говорит она.

– А как же Альбион?

– Доктор Уэйверли находился под впечатлением от стихов Уильяма Блейка. У него есть поэма под названием «Видения дочерей Альбиона». Кажется, в честь этой поэмы он назвал свою яхту. У него был дом в Питтсбурге, куда он приводил заблудших девушек, и если те соглашались остаться, они принимали новое имя в знак начала новой жизни. Мне он предложил назваться Альбион.

– Это в Гринфилде? – спрашиваю я. – Дом с написанной на стене цитатой?

– Мы относились к баптистской церкви неподалеку, но финансировал все Уэйверли. А миссис Уэйверли руководила.

Я вижу, насколько этот разговор всколыхнул ее сердечную боль – она подносит чашку к губам, но не пьет, а рука дрожит.

– Сколько тебе было лет?

– Я была совсем юной. Родителей я не знала. Всю жизнь кочевала по приемным семьям, а потом меня приютила миссис Уэйверли. В пятнадцать и шестнадцать я была бездомной, сидела на мете и таблетках, вместе с группой ребят мы катались по округу Вашингтон и Западной Вирджинии, на несколько недель занимали заброшенные дома или старые амбары, а то и просто устраивались в лесу и взрывали себе мозг. Меня забрали за хранение наркотиков и признали виновной, но я была несовершеннолетней, так что меня отправили на реабилитацию. Там я начала себя резать, говорили, что я склонна к суициду. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня перевели в психиатрическую лечебницу и назначили психотерапевта. Так я познакомилась с Тимоти.

– Он был твоим врачом?

* * *

Мы встречались раз в неделю. В первый раз он просто посмотрел на меня. У него такие голубые глаза… Он словно меня оценивал, формировал обо мне мнение за эти несколько секунд. Я сказала, что не пытаюсь покончить с собой, не понимала, что делаю, просто резала руки, а он улыбнулся и ответил: «Теперь все это в прошлом, все в прошлом». И я почувствовала себя прощенной. От одних этих слов.

Я провела там два года, но раз в неделю встречалась с Тимоти, а потом три раза в неделю, когда он начал готовить меня к сдаче экзамена и получению школьного аттестата. У него не было собственного кабинета, и когда мы встречались, он просил своего коллегу выйти и закрывал дверь.

Однажды он запер дверь и сел, выглядел он так, словно что-то обдумывает. А потом сказал:

– Эмили, за эти слова меня могут уволить. Я могу потерять работу, испортить всю карьеру. Но я должен это сказать, и мое желание это сказать превосходит страх потери работы. Я хочу рассказать тебе про Иисуса Христа.

Я уж забыла свою реакцию – может, закатила глаза. Не помню. Помню только, как Тимоти схватил меня за шею и сдавил. Я даже закричать не могла. В глазах почернело, а он, видимо, заметил это по моему лицу и отпустил, дав вдохнуть, но сам он дышал еще тяжелее, чем я. Через минуту он успокоился и извинился.

– Я не должен был этого делать, – произнес он.

Он сказал, что до сих пор борется с собой, но душа его чиста, все мы – чистые души, неприкосновенные, как бы ни истязали свое тело. Он сказал, что, несмотря на мое падение – наркотики, попытки порезать себя, – Христос все равно меня спасет и я могу переступить за свои границы, потому что, пусть тело мое испорчено, но душа чиста. Мол, все мы рождены во грехе, наши тела заманивают нас в ловушку греха, но души отражают подлинную сущность Бога.

Он подарил мне Библию в синей кожаной обложке, на ней было золотыми буквами выбито мое имя. Велел мне читать Евангелие. И показал где. Обратил мое внимание на слова, отпечатанные красным. Это часть нового курса обучения, сказал он. Потом отпер дверь и попрощался до послезавтра.

Я могла бы пожаловаться охраннику, который провожал меня обратно в палату. Могла бы сказать медсестрам за ужином, но не стала. Я испугалась. Испугалась того, что мне не поверят или ничего не сделают, а он об этом узнает. Я смолчала.

Тем вечером я читала Евангелие из страха, но ощутила перемены в себе и поверила, что меня коснулась благодать Иисуса. По крайней мере, мне так казалось, ведь это было так приятно. С тех пор прошло уже много времени, но когда я впервые прочитала Евангелия от Матфея и от Марка, о крещении Христа в Евангелии от Луки, мне казалось, что душа оттаяла, как будто была ледяной, но внутрь проникло невероятное тепло. Я упала на пол палаты и встала на колени у кровати, не зная, как молиться, а просто повторяла: «Боже, помоги мне, Боже, помоги мне», в истерике повторяла эту фразу и с каждым словом чувствовала, как меня переполняет любовь Иисуса.