Завтра вновь и вновь - [50]

Он ошеломлен тем, во что я впутался. Потирает руки и качает бритой головой, теребит щетину на подбородке, расхаживая по комнате.

– Ну ты и вляпался, – изрекает он.

– Послушай, Гаврил, это важно. Я собрал доказательства, связывающие доктора Тимоти Рейнольдса со смертью Ханны Масси. Если со мной что-нибудь случится, ты должен выложить их в сеть.

Под фальшивыми именами мы открываем анонимное облачное хранилище, связанное шифрованным соединением с сайтом-зеркалом, и запоминаем пароль. Так будет легко найти документы, которые я положу в хранилище, но невозможно отследить, кто их скачает. Я копирую файлы об убийстве Ханны. Гаврил достает из холодильника бутылку водки «Сорокин» и наливает себе. Потом предлагает и мне и смеется, когда при мысли о выпивке меня передергивает.

– «Сорокин» тебя оживит, каким бы убитым ты себя ни чувствовал, – уверяет Гаврил.

– Я уже должен быть покойником, – говорю я. – Они убьют меня, Гаврил, потому что я нашел тело, но ведь я ни при чем, совершенно ни при чем…

– Ты не умрешь, мы все разрулим, вычислим, как поступить.

– Я знаю, как поступить. Мне нужно восстановить Терезу в Архиве. Нужно помочь Ханне…

Региональный код моей Начинки отличается от кода того канала, по которому Гаврил смотрит футбол из Праги, и речь комментатора кажется белибердой. Гаврил осушает первую рюмку водки и наливает себе вторую.

– Доминик, ты знаешь, что я тебя люблю, но иногда ты меня поражаешь. Ты думаешь о мертвой девушке, но при этом вспоминаешь о жене. У тебя навязчивая идея, Доминик. Ты помешался на своем горе. Отпусти ее, Доминик, забудь о ней. Заляжем на дно, и эти люди о тебе забудут.

– Я не могу позволить ей просто исчезнуть.

– И сейчас ты способен думать только об этом? Когда ты по уши в дерьме? – Глаза Гаврила внезапно затуманиваются, когда он опрокидывает в себя водку. – Тереза умерла, но ты должен жить. Я здесь. У тебя есть семья. Нам нужно жить дальше.

– Я знаю. Знаю…

– Ни хрена ты не знаешь, – говорит он. Я никогда не видел его таким, на грани взрыва. Он наливает себе еще водки, и его рука дрожит, а водка расплескивается по столу. – Ты чуть не дал дуба у меня на кухне. Из-за передоза, мать твою. А теперь рассказываешь, в какое дерьмо вляпался? Да во что ты превратил свою жизнью, мать твою?

– Хватит уже, – отвечаю я.

– Да еще меня втянул. Дал мне файлы о той мертвой девчонке, из-за которых и меня могут прикончить, а все потому, что ты помешался на своей мертвой жене и какой-то гребаной мертвой девчонке, причем даже незнакомой.

– Да пошел ты…

– Нет, ты, Доминик. Пошел ты. Все это случилось десять лет назад. Хватит уже. Открой глаза, мать твою. Ты можешь работать со мной, сам знаешь. В любое время, только скажи, и я дам тебе работу мечты, каждый день будешь иметь дело с красивыми женщинами. А ты что делаешь? Путаешься с этими людьми из-за их обещания, что они позволят тебе жить в прошлом.

– Все куда сложнее, – уверяю я.

– Иди к копам, мать твою. Ничего тут сложного нет.

– Я же сказал, почему не могу пойти к копам. Сказал, что копы сделали с Куценичем.

– Все копы? Эти люди работают со всеми копами, мать твою?

– Гаврил…

Он хватает меня за грудки, и ткань с треском рвется, а Начинка выплескивает все допы: группа поддержки «Редскинз» разукрашивает комнату желто-алым калейдоскопом из ног, улыбок до ушей, развевающихся волос и сверкающих золотом помпонов.

– Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, мать твою! – орет он.

– Одолжи мне хотя бы другую футболку, прежде чем дашь пинка под зад.

– Вот, мать твою, – смеется Гаврил.

Он дает мне кардиган – прикрыть футболку с допами. Говорит, что знает людей, которые могут пустить в сеть мои доказательства, если до этого дойдет, людей из желтой прессы, охотников за настоящими преступлениями и грязными смертями юных девиц, но мы оба знаем, что угроза разоблачения перед широкой общественностью может защитить лишь ненадолго, а скорее, только усугубит положение.

– Ты должен отыскать Болвана, – говорит – Гаврил.

– Да пошел он. Болван забрал у меня Терезу.

– Нужно мыслить рационально, – говорит Гаврил. – Думай. Судя по тому, что ты мне рассказал, он не работает с Тимоти или Уэйверли. Он может знать, как тебя защитить, как от них спрятать. Или хотя бы подкинет пару идей, как их одурачить. Как там у Фроста? «Сомнений нету у меня: огонь опаснее, чем лед». Верно?

– Да.

– Если ты сумеешь его выследить… забыл это слово… В шахматах это называют rošáda…

АйЛюкс подхватывает слово и тут же предлагает варианты перевода.

– Рокировка, – подсказываю я.

– Именно. Лучше всего атаковать через защиту. Рокировка.

– А если я найду Болвана, то смогу и вернуть Терезу…

Гаврил щелкает костяшками пальцев и делает глубокий вдох.

– Может, и это тоже, – соглашается он.

Гаврил выспрашивает подробности, хочет, чтобы я все еще раз повторил. Хочет вызнать все про Чжоу. Одинаковая ли она каждый раз, когда я с ней встречаюсь, или меняется. Может, разные прически и разная одежда? Что еще я могу добавить обо всех тех часах, что провел с ней, в особенности о тех «необычных часах», как он их называет, когда она говорила что-то отличающееся от прежних слов, по-другому двигалась или делала что-то другое.