Завтра вновь и вновь - [49]

– Дерьмово выглядишь, – говорит он.

– И хрен с ним, – отвечаю я. – Дурь…

– Да брось, брательник. Прошло уже десять лет, десять лет с тех пор, как ты ее потерял. Брось это, Дон Кихот. Можешь пожить на ферме моей матери, пока не надоест. Проветришь мозги. Или поехали со мной в Лондон. За мой счет. Просто забудь обо всем этом.

– Мне это нужно, Гаврил, очень нужно, прошу тебя, неужели ты не понимаешь, мать твою?

– Ну и черт с тобой.

Я глотаю сразу две таблетки.

– Иди на кухню, – говорит Гаврил. – Я работаю.

Не обращая внимания на девушек с кокаином, свалившихся в хихикающую кучу под кухонным столом, я сажусь в уголке на холодные плиты пола, и искаженные звуки видеоигры накладываются на погружение…

Автоматически подключаюсь к вай-фаю Гаврила, бьют в глаза огни питтсбургского туннеля, я устремляюсь сквозь него, задерживая дыхание, и вот уже парю в воздухе над тремя черными реками. Ныряю ниже и касаюсь поверхности воды, а потом вниз, в темноту, в самые глубины. Река поглощает меня, вода смыкается над головой, но я по-прежнему дышу, конечно, я дышу, ведь это не по-настоящему. Все это нереально. Я смотрю на Город из-под ряби воды, и городские огни мерцают, словно это Город утонул. Я закрываю глаза. Мне хочется умереть, но Город не годится для самоубийства, и когда я открываю глаза, то уже стою в Шейдисайде. Лето. Я здесь…

Под действием наркотиков все кажется таким подлинным. Ряды шоколадок, печенья и крекеров в супермаркете. Бессмертные лица кассиров, мальчишка с татуировкой на шее принимает у меня деньги и протягивает влажную скомканную сдачу из кассы. Благодарю его и сую банкноты в карман. Я иду домой с молоком в полиэтиленовом пакете. Уже почти полночь, у фонарей вьется мошкара. Летняя духота. В нашей квартире не было кондиционера, но вентиляторы и открытые окна создают приятные сквозняки. В прихожей я стягиваю рубашку, потея в темной комнате. Тереза уже спит, я помню, что она уже спала, но когда подхожу к ней, вместо нее в постели лежит Чжоу.

– Тереза, – говорю я, но Чжоу поворачивается ко мне, словно знает это имя.

– Куда ты ходил? – спрашивает она теми же словами, что когда-то Тереза.

– Купил молока на завтрак.

Вещи Терезы по-прежнему здесь. Ее огородик в горшках на подоконнике. Фотографии с голубями и фламинго. На кофейном столике лежит перевернутая книга, которую она читала, – «Зоя» Даниэлы Стил.

– Тереза…

– Ложись, – говорит она.

Я открываю дверцу холодильника, чтобы поставить молоко, и прищуриваюсь от резкого белого света. Когда я ложусь в постель, глаза еще не свыклись с темнотой, и на мгновение я вижу Чжоу как Терезу, ее залитую лунным светом фигуру, но потом глаза привыкают к сумеркам, и возвращается Чжоу, пытаясь изгнать память о Терезе. Чжоу спит рядом со мной в точности так, как спала Тереза, прижавшись всем телом и переплетая ноги с моими.

– Тереза…

– Да, – отвечает Чжоу.

Я просыпаюсь.

Гаврил перетащил меня в ванную, подложив под голову подушку. Рот словно набит ватой. Я заблевал всю одежду. Лицо болит, словно меня били. Я встаю на трясущихся ногах. Гаврил оставил мне чистую желтую футболку «Вашингтон редскинз». АйЛюкс высвечивает допы на футболке, и рядом со мной в ванной вспыхивает Агата из группы поддержки «Редскинз» – она устанавливала мне АйЛюкс. Прямо на потолке она взмахивает ногами в лосинах.

– Отключить, – говорю я, жмурясь от ярких огней стадиона и криков толпы.

Агата исчезает. Голова разламывается от боли. Я плещу водой в лицо. Под глазами налились синяки, в ноздрях пересохло. Квартира опустела, вечная вечеринка Гаврила на время затихла. Гаврил в гостиной, смотрит футбол. Услышав меня, он поворачивается.

– Бог ты мой, – говорит он. – Спящая красавица, я уж думал, ты отдашь концы.

– Я жив.

Я сажусь рядом с ним, в голове гудит, но уже слабее. Хватаю горсть чипсов из миски, но они так и остаются в руке – желудок скручивает при одной мысли о еде.

– Ты начал кричать на кухне, перепугал девчонок, – говорит Гаврил. – Бился головой об стену. Совсем слетел с катушек. Кровь была повсюду.

– Гаврил, я в норме…

– Я набрал твоего знакомого врача, Симку, но когда ты успокоился, перезвонил ему и сказал, чтобы не приезжал, и он полчаса меня материл за то, что я подсунул тебе наркоту. Он все равно хочет на тебя взглянуть, но я не сообщил ему свой адрес.

– Кажется, я никогда не видел твою квартиру такой тихой.

– Чуть позже несколько девочек придут поработать, – говорит он. – Можешь зависать здесь, сколько хочешь. Вряд ли тебе стоит пугать народ на улицах, в таком-то состоянии.

– Мне просто нужно немного прийти в себя.

Гаврил достает из холодильника две бутылки энергетического напитка и протягивает одну мне со словами, что я должен выпить обе. Одна мысль о том, чтобы проглотить напиток, вызывает тошноту, но я пью.

– Пей, – говорит он. – Тебе нужна жидкость, брательник.

– Гаврил, мне нужно тебе кое о чем рассказать.

– Говори.

– Та работа на Уэйверли вышла боком. Женщина, которую я выслеживал. Все пошло прахом.

Я рассказываю ему про Уэйверли, о Доме Христа в Питтсбурге, где я выслеживал Тимоти и Ханну Масси. Рассказываю о рисунках Тимоти с мертвыми женщинами, о копах, приходивших к Куценичу. Рассказываю, как у меня отняли Терезу.