Завтра - ничего - [4]

Би влезла в купальник — довольно легкомысленное сооружение из ворсалана и крупноячеистой сетки. Чико перевел дыхание и с остервенением принялся одеваться. Господи всеблагий! Это счастье, что его не видят сейчас приятели-докеры, а то эти розовые штаны, белый в розовую полоску балахон и лакированные сандалии ему бы долго не забыли… И кто такую одежду выдумал? Чико припомнил, как у них в порту называли богатых туристов из-за океана и покраснел.

Ди тем временем тоже преобразился. Чико попробовал хоть как-то определить словом то золотисто-синее безобразие, которое — ничего не скажешь — довольно-таки ловко сидело на парне, но не смог. И тогда глубоко раздраженный Чико решил быть гордым и неприступным. Он надулся и замолчал.

На берегу Ди развернул серебристую палатку, поставил шезлонг, воткнул в гальку маленький столик. Появились снасти для рыбалки, два акваланга, подводные ружья. Словом, через полчаса на берегу можно было наблюдать идиллический пикник. Роли распределились сами собой: Ди — этакий прожигатель жизни, спортсмен, вояжер со средствами, Би — его легкомысленная подруга, Чико — проводник из местных.

Вскоре к берегу подошла шхуна, и туристов окликнули. Они свернули бивак, перешучиваясь, делясь впечатлениями от удачной рыбалки. Ди вытащил из воды садок, набитый рыбой. Чико показалось, что хозяин шхуны посматривал на него подозрительно, но вопросов не задавал.

Через час шхуна была на материке, по ту сторону пролива. Чико окончательно расстался с надеждой известить родных, что жив. Хозяин шхуны получил свои деньги и проводил клиентов, низко кланяясь. К вечеру они оказались в тихом, солидном семейном пансионате. Чико рухнул на прохладные простыни и, окончательно отказавшись от попыток разобраться в происходящем, не заботясь о дне завтрашнем, уснул.

II

Чико пришел в Комитет четырнадцати лет от роду, успев поработать и в порту, и на разделке рыбы, и на сезонном сборе овощей. Его отец, горняк с серебряных рудников, был арестован гвардейцами Верховного за участие в первомайской забастовке. Через три дня после ареста у Чико не приняли передачу. Ответили издевательски: «Такой не значится». И больше семья ничего не знала об отце, кроме неясных слухов о том, что всех забастовщиков вывезли в Форт. Такие слухи не оставляли надежды: в Форт — значит смерть.

Комитет помог семье Чико сменить фамилию и место жительства. Было туго с деньгами, пришлось пристроить на работу младшего брата. Однажды мать, которую все еще называли «красавица Долорес», принесла домой немного денег. Через неделю еще… А потом она упала в обморок прямо на улице, и Чико задумался о том, где взяла мать эти деньги. И когда мать поднялась, Чико проследил за ней. Она вышла из дома, покрыв свои седеющие косы черным платком. Долго петляла по знойным улочкам, пока не вышла к выкрашенному белой краской домику, на дверях которого рубиново светился красный крест. Через полчаса мать появилась на пороге, зажимая в сгибе локтя кусочек ваты. Она постояла, переводя дыхание, потом опустилась на ступени крыльца. Чико понял: мать сдавала кровь, видимо, уже не первый раз. Вечером он не смог есть хлеб, купленный матерью, — ему казалось, что кусок пропитан кровью. Чико захлестывала ненависть. Из многострадального народа его страны выкачивали не только золото, руду, сырье, силы, но и кровь. Бережно законсервированная, влага жизни отправлялась далеко за океан, в десятки раз поднимаясь в цене…

В Комитете Чико сначала поручали распространять листовки, доставлять почту. Выполнял он и задания типа «пойди туда-то и скажи то-то». У него оказалась цепкая память и верный глаз. И еще — холодная, трезвая ненависть к жабам, как называли Национальную Гвардию, и гринго, на мощи которых стояла власть Верховного.

Чико был грамотен, читал все, что удавалось достать. Самой большой драгоценностью его был значок с изображением Че Гевары. Однажды ему дали почитать две книги, которые ошеломили Чико. Это были «Чапаев» и «Мексиканец». Отпечатанные слепым шрифтом, без имей авторов, на газетной бумаге, эти книги перевернули душу мальчишки. Он плакал, не стыдясь слез, когда Чапаев тонул. Он скрипел зубами, когда Ривера стоял на ринге, добывая винтовки для революции. Книги нельзя было хранить у себя, их пришлось отдать. Возвращая их, Чико испытал такое чувство, словно провожал в бой друзей. Он знал — их прочтет еще кто-то, и, значит, одним бойцом революции станет больше. Русский Чапаев и мексиканец Ривера вселили удивительную уверенность в худенького, дочерна загорелого мальчугана.

И когда Комитету потребовался человек для работы в университете, лучшей кандидатуры, чем Чико, нельзя было и придумать. Он стал уборщиком, неутомимо мыл залы и аудитории, разносил по утрам молоко и фрукты в общежитии студентов, выполнял мелкие поручения. Смотрел, слушал, а со временем стал заводить разговоры, присматриваясь к тем, на кого можно было положиться.

И вот все провалилось. Но Чико не ощущал за собой вины — после случившегося ему нельзя было оставаться в университете. Если его вообще не закроют.

Утром у порога пансионата появился небольшой зеленый грузовик. За рулем сидел Эйч. Ди грузил снаряжение для охоты. Винтовки «сафари» в чехлах Би взяла в кабину.