Завтра будет поздно - [7]

А когда заканчивалось чтение, Кате задавали столько вопросов, что она терялась. Но тут ей на помощь приходила тетя Феня. Она умела говорить красочно, оснащая свою речь присказками, пословицами и примерами из быта рабочих Выборгской стороны. И от этого повесть, написанная Максимом Горьким, становилась еще более близкой.

Катя догадывалась, что тетя Феня связана с людьми, похожими на Павла Власова, что она неспроста приходит сюда, поэтому девушка однажды спросила у нее: а нет ли где кружка для более грамотных?

— Я сама занимаюсь в таком, — ответила тетя Феня. — Только не молода ли ты? И как у тебя дома к этому отнесутся?

Катя рассказала ей о матери и о жизни в подвале.

— Переходи ко мне жить, — неожиданно предложила тетя Феня. — И до завода недалеко, и воздух чистый. Сирень прямо в окно лезет.

Катя поговорила с матерью. Та сначала обиделась:

— Тебе что, зазорно со мной в подвале жить? Образованной сделалась…

Но потом мать одумалась и сама стала уговаривать:

— Не слушай ты меня, глупую. Раз зовет — поживи хоть месяц в Озерках, а то тут чахоткой еще заболеешь.

Тетя Феня жила в домике, утопавшем в зелени: у крыльца, росли две высокие черемухи, а вокруг — кусты сирени и жасмина.

Этот домик был когда-то заброшенной банькой. Баньку присмотрел муж тети Фени — вальцовщик, потерявший на заводе руку. Товарищи помогли ему высудить у заводчика деньги за увечье и купить баньку с участком земли. Общими усилиями они перестроили ее, сделали жильем и местом собраний нелегального кружка.

Муж тети Фени умер весной. Одной ей было скучно жить в домике, стоявшем на отшибе, и она обрадовалась, когда Катя пришла к ней с узелком.

Вместе они ходили на работу, по очереди покупали продукты, стряпали обед, а вечерами тетя Феня вязала либо штопала, а Катя читала ей вслух.

Кружок собирался раз в неделю. В нем было всего девять человек: шестеро мужчин и трое женщин. Катя стала десятой. Руководила кружком курсистка Соня Чиж. Кружковцы приходили словно в гости, одетые по-праздничному, некоторые приносили с собой баранки к чаю. Угощение ставилось на стол. За самоваром, словно в дружеской беседе, проходили занятия. Читали и спорили вполголоса. Изредка в домике поселялись нелегалы, скрывавшиеся от полиции. В такие дни тетя Феня говорила Кате:

— Иди поживи у матери.

А однажды предупредила девушку:

— Если я попадусь с нелегальными и дело кончится тюрьмой, то ты будь хозяйкой. Домишко еще пригодится нашим. Помни, я на твое имя написала дарственную бумагу. Получишь ее у Гурьянова.

Как-то зимой подозвал к себе Катю Гурьянов и вполголоса спросил:

— По вечерам ты свободна?

— Если надо, освобожусь.

— Только смотри, дело очень серьезное. Нам связная нужна. Будешь встречаться с людьми, которых ищет полиция. Не боишься шпиков и тюрьмы?

— Постараюсь не попасться.

— И язычок придется прикусить: никто не должен знать, где и с кем ты виделась. Понятно?

— Понимаю.

По заданиям, которые Передавал Гурьянов, Катя ездила в разные концы города, знала пароли и отзывы нескольких явочных квартир, запоминала тексты решений, которые следовало размножать на бумаге, и передавала их устно. Она научилась быть осторожной и скрытной. Даже мать ни о чем не догадывалась.

На второй год войны в домик тети Фени, когда в нем скрывался человек, убежавший из ссылки, неожиданно нагрянули жандармы. Они арестовали и жильца, и тетю Феню.

Кате об этом рассказала сторожиха соседней дачи. Окна домика были накрест заколочены досками, а на дверях висел неровный кружок сургуча с отпечатанным на нем двуглавым орлом.

Катя решила поселиться здесь с матерью, хотела потребовать, чтобы полиция сняла печать, но Гурьянов отсоветовал:

— Жить тут нельзя, дом попал под наблюдение, за тобой будут следить. Еще, чего доброго, выдашь кого-нибудь из комитета. Живи лучше с родными. Там вас много, меньше подозрений.

Тайный агент охранного отделения Виталий Аверкин уже третью неделю, словно тень, ходил по‘ пятам за Катей Алешиной. И она не замечала его. «Начинающая, — думал он, — только втягивается». А сегодня вдруг девушка испугалась и раньше времени соскочила с конки.

«Какой же я идиот! Для чего вперился в нее? А еще опытным считаюсь, — ругал себя Аверкин и тут же, точно перед начальством, оправдывался: — Она же читала, кто ждал, что так быстро вскинет глаза». К тому же не может он все время быть легавым. Он соскучился по нормальной человеческой жизни. В последние месяцы его сопровождают лишь испуганные да брезгливые, презрительные взгляды. Эх, жизнь собачья!

«Алешина далеко не уйдет, — вновь вспомнив о службе, успокаивал он себя. — Раз у нее обеденные судки, значит, непременно заглянет в «Долину». А что, если сегодня попробовать сцапать ее с листовками? Нет, только спугнешь и ничего не добьешься. Еще, чего доброго, посадят барышню за решетку».

Нет, этого он не хотел. Лучше прикинуться ее другом и обеспокоенным покровителем, который предупреждает о нависшей опасности. Она сама влетит в руки. Да, да, действовать надо хитро и не спеша. Потерпи, Аверкин!

Первый раз он наткнулся на Катю совершенно случайно. Был воскресный день. Девушка подошла к воротам дома, в котором скрывался выслеживаемый им студент. Аверкин по привычке исподтишка заглянул в лицо девушки — и был поражен: «Вот так красотка! Здесь живет или к кому в гости? Нужно проследить».