Заволжье: Документальное повествование - [18]

В повести рассказывается о жизни секретаря городской думы Ивана Кузьмича Краснова и его семье.

В образе Ивана Кузьмича воплотились как бы черты двух известных ей и очень близких людей — графа Толстого и Алексея Бострома. Читаешь эту повесть, и возникает такое предположение: когда Александра Леонтьевна описывает семейную жизнь Евгении Николаевны и Ивана Кузьмича, то за основу она берет свои отношения с графом, но стоит ей приступить к описанию служебных злоключений своего героя, как тут же она переключается на злоключения Алексея Аполлоновича, с его характером, прямолинейным и честным. Конечно, внешние биографии героев существенно отличаются от своих прототипов, но внутренне во многом совпадают.

Нелегкая судьба выпала на долю Евгении Николаевны. Трое детей, грубый и суровый муж, постоянный страх за будущее. Иван Кузьмич нигде подолгу не держался: его честность приводила к непременному конфликту с начальством. В молодости он, будучи секретарем земской управы, увидав, что председатель и члены управы дружески, по-семейному делились выпадавшими на их долю крохами, не стерпел и высказал что думал. Ему пришлось уйти. И всюду ему отказывали. Только в соседней губернии он нашел место сельского учителя. Но и оттуда его уволили, так как прежний председатель аттестовал его как неблагонадежного. Сын захудалого, прожившегося дьякона, Иван Кузьмич с детства вынес много нужды и оскорблений. Он видел, как унижался отец, собирая по селу годовое пропитание. И с детских лет он решил никогда и ни перед кем не унижаться. В духовной семинарии он ожил. «Логика, философия, богословие и другие отвлеченные науки пришлись ему по вкусу. Ум его, с детства сосредоточенный в себе, нашел подходящую пищу. К тому же легкость, с которой он вращался среди сравнений, метафор, умозаключений и тому подобных тонкостей, преподаваемых им под названием философии, давала ему возможность еще выше ставить себя в своем собственном мнении и еще более укрепляла его в презрении ко всему окружающему. Но, живя почти исключительно умом, он не мог не отлетать мыслью в свое прошлое, и, слушая лекции профессора о теоретическом счастии, вспоминал действительность... и еще более горечи, презрения и озлобления накапливалось в его сердце против этой невзрачной действительности».

Жизнь сделала Ивана Кузьмича человеком необщительным, озлобленным, но стойким, честным, неподкупным, своими убеждениями он не поступался ни для кого и ни для чего.

А Евгения Николаевна по-прежнему мечтала, как и до замужества, о светлой и многосторонней деятельности на пользу окружающим ее людям. Она мечтала об устройстве своей семейной жизни на основах равноправия и общего труда. Робко высказывала она свои мечты и надежды мужу, тут же отчитавшему ее и напомнившему ей о святом предназначении женщины, как жены и матери. Время шло, и Евгения Николаевна превращалась в мать и жену по идеалу Ивана Кузьмича. Только что-то надорвалось в ней. Евгения Николаевна затосковала, стала чаще покрикивать на детей, выказывать отчужденность мужу. Иной раз, глядя на него, у нее вспыхивал луч надежды, и она пытливо всматривалась в него, отыскивая в нем какие-то перемены. Она хотела ласки, какого-то участия, но всегда видела одно и то же: Иван Кузьмич тихо шелестит страницами газеты, замкнутый и недоступный.

Встреча со студентами, молодыми, неуступчивыми, страстными, говорившими в ее присутствии о борьбе за правду и справедливость, пробудила в ней прежний огонь душевных мечтаний, стремление к деятельности, желание уйти от мужа и начать самостоятельную жизнь, полную борьбы и труда, но внезапная и неожиданная для нее беременность, от которой она тщетно пыталась освободиться, подкосила ее силы: она выпила сильный яд. Внутри все запылало огнем, почувствовав жажду, она выпила молока. Это ее спасло. Мучительно переживал случившееся Иван Кузьмич. Он постарел и осунулся. И Евгения Николаевна покорилась. Стремления, мечты, надежды на лучшее будущее, на счастье — все ушло в далекое прошлое... «Она жила сереньким настоящим, не загадывая дальше завтрашнего дня, не желая, ничего не жалея, потому что ничего не позволяла себе ни желать, ни жалеть».

В повести-очерке «День Павла Егоровича» рассказывается история разрушения некогда прекрасного человека, мечтавшего приносить пользу своему народу, но мало что делающего для него: игра в карты, мелкие дрязги захолустного городка всецело опутали его душу.

И эта книга не прошла незамеченной: 28 августа 1886 года «Новости» и «Биржевая газета» дали рецензию на «Захолустье» Александры Бостром. Увидев в «ее произведениях бездну наблюдательности, анализа, а главное, — ума, а это иногда стоит таланта», маститый А. Скабичевский писал: «Прежде всего поражает вас здесь беспристрастный и объективный реализм совершенно не женского, а как бы мужского пера... Не увидите вы ни мелодраматизма, ни сентиментальности, к чему обыкновенно склонны бывают женщины-писательницы. А всего оригинальнее здесь то, что главный виновник обезличения женщины, конечно уж, глава семьи, сам Краснов является вовсе не каким-нибудь пошляком и во всех отношениях негодяем; напротив этого, ведь в своем роде идеальный герой и страдалец за правду... Маленький очерк «День Павла Егоровича» еще лучше... Тут не встретите вы ни одного отвлеченного суждения, ни одного шаблонного штриха: все детали взятые прямо из жизни, и каждая деталь — золото. Одним словом, желательно, чтобы побольше выходило таких книжек, как книжечка госпожи Бостром».