Завоевательница - [40]

За тридцать лет работы на дона Фелипе и донью Бенинью Флора видела, как много людей прибывало на Пуэрто-Рико из Венесуэлы, Доминиканской Республики, Колумбии, Перу. Эти новые иммигранты были преданы Короне и чувствовали себя здесь в безопасности. Всякий раз, когда приходило известие об очередной войне за независимость или восстании на других островах или в каких-либо районах Пуэрто-Рико, тут же появлялось несметное количество марширующих солдат. Военные располагались прямо в центре города и устраивали учения. Плюмажи на их шляпах колыхались, сабли звенели, кони ржали. Власти организовывали отряды местной милиции: каждый свободный мужчина должен был еженедельно являться на плац, где его обучали отражать атаки тех, кто хотел превратить Пуэрто-Рико в независимое государство по примеру других стран Испанской Америки. Милиция и военные тренировались подавлять и мятежи, поскольку произносимые шепотом слова «независимость» и «аболиционизм» всегда звучали вместе.

Если раб доносил, что другие невольники готовят побег или восстание, он получал вознаграждение и свободу. Зачинщиков хватали и убивали, а остальных избивали плетьми или калечили. Новая элита и ветераны войн на Эспаньоле и в Южной Америке были полны решимости сохранить Пуэрто-Рико для испанской Короны. Печатное слово и устная речь подвергались тщательному контролю и строгой цензуре. Приверженность идее независимости Пуэрто-Рико, высказанная даже в приватном разговоре, каралась изгнанием с острова.

К моменту прибытия на остров семьи Аргосо в 1844 году в некогда обширной Испанской империи осталось всего две колонии. Все остальные получили независимость, и рабство там было отменено. Исключение составляли лишь Куба и Пуэрто-Рико.

Флора ухаживала за доньей Бениньей на протяжении ее четырех беременностей и помогла вырастить троих выживших детей. К тому времени городок Понсе, который находился на Карибском побережье Пуэрто-Рико, превратился в большой город и подобрался прямо к дому дона Фелипе. Хозяева Флоры теперь были богаты, дети их выросли, крепко стояли на ногах, и, заметив седину в волосах, дон Фелипе и донья Бенинья с ностальгией заговорили об Испании. Они продали дом, и в тот день, когда хозяева уехали, невольников погнали в город. Там на площади, на аукционных торгах, Северо и купил теперь уже сорокалетнюю Флору.

В первые же дни после приезда новых владельцев на плантацию Лос-Хемелос Флора разглядела горячий интерес дона Рамона и дона Иносенте к женщинам. Она уже состарилась и была рада, что не привлечет их внимания, однако заметила, с какой жадностью смотрят они на женщин и девушек, несмотря на молодость и пылкость хозяйки. Пол второго этажа касоны служил потолком комнаты, где спали Флора и Марта. Почти каждую ночь Флора слышала глухое буханье, с которым мужчина заталкивает себя в женщину, и напоследок — стон. Ее слух отличался такой же остротой, как и зрение. И хотя дон Рамон и дон Иносенте походили друг на друга внешностью и голосом, Флора уловила высокие нотки одного и низкий тембр другого. А еще подметила расслабленные движения дона Рамона и собранность дона Иносенте. Она видела, как дон Иносенте выходит из супружеской спальни, и по некоторым признакам догадалась, что братья посещают ее поочередно. Сначала Флора не знала, различает ли братьев сеньора и не обманывают ли ее близнецы, однако через пару дней убедилась в том, что донья Ана в курсе происходящего.

Флора наблюдала за доном Рамоном, доном Иносенте, доньей Аной, подмечала то, как дон Северо смотрит на эту троицу, и мотала на ус. В первое время она волновалась, не слишком ли много на плантации хозяев, но потом убедилась, что всего один, а все остальные лишь подчиняются ей.

«…КОТОРЫХ ТРОПИКИ ЗАБРАЛИ В ПЛЕН»

Ана работала больше, чем когда-либо, однако спустя четыре месяца после приезда на плантацию по-прежнему не жаловалась и мало чего просила у Бога во время вечерних молитв. Она была благодарна за то, что наступил вечер, и радовалась тому, что сумела сделать за долгий день. Одиночество детства и подростковые страсти казались давним сном, а часы, проведенные в поместье и библиотеке деда, виделись подготовкой к будущей жизни. Она легко мирилась с нынешними неудобствами и, не сдаваясь, боролась с тяготами жизни, лишенная той роскоши, которую когда-то воспринимала как должное. И чем больше препятствий вставало на ее пути, тем сильнее была ее вера, что гасиенда Лос-Хемелос — ее судьба. Предостережения доньи Леоноры, страхи матери по поводу возможных опасностей, подстерегавших дочь по ту сторону океана, собственные опасения, охватившие Ану, когда она вошла в дом, выстроенный в такой близости от сахарного завода, — все это представлялось теперь таким же далеким и нереальным, как дневники дона Эрнана, когда она впервые раскрыла их.

Наутро после пасхального воскресенья Ана вместе с Мартой производили ревизию продуктов в кладовой.

— Сеньора, — с криком вбежала Флора, — гости!

— Я никого не жду, — удивилась Ана и глянула за дверь.

Хакобо вел в конюшню двух крепких, откормленных лошадей.

— Я помогать вам, сеньора, — сказала Флора, развязывая фартук Аны. — Я вытирать вам лицо.