Завоеватели - [90]

А тем временем, по приказу Эрнандо, судьи и городские писцы работали день и ночь. Опрашивали всех солдат, имевших претензии к Альмагро, записывали их показания, подводили оговоры под статьи испанского закона. Ничто не было забыто — ни неосторожные шутки насчет короля, ни захваченные у братьев Пизарро вещи, ни наказания, наложенные на подчиненных. Обвинительный акт все рос и рос и наконец превратился в огромный том в более чем тысячу страниц большого формата. 8 июля 1538 года следствие было кончено. Против Альмагро были выдвинуты следующие обвинения: во-первых, он, отправившись в поход против Куско, начал войну против короля и тем причинил смерть сотням подданных его величества короля; во-вторых, он вступил в заговор с инкой; в-третьих, он изгнал из Куско законные власти. Помимо этик наиболее важных пунктов, имелось множество других, основанных на жалобах отдельных лиц.

Альмагро не допрашивали и даже не вызвали на разбирательство дела. Без долгих прений суд в отсутствие обвиняемого вынес приговор: Альмагро должен быть публично казнен на главной площади столицы.

Когда Альмагро сообщили о приговоре, он долго не хотел верить. По его требованию, Эрнандо пришел к нему и подтвердил вердикт. Альмагро не узнавал губернатора — так непохож был этот жестокий, насмешливый человек на недавнего утешителя и друга.

Забыв свою гордость, Альмагро опускался на колени и молил о пощаде. Эрнандо смотрел на него долго и пристально. Потом, едва подавляя торжествующую улыбку, отвечал:

— Вы забываете, сеньор Альмагро, что я только слуга закона. Я не могу отменить законного приговора суда.

Альмагро упрекал Эрнандо в притворстве и вероломстве. Эрнандо, смеясь глазами, но не двигая ни одним мускулом, ледяным голосом отвечал:

— Вы были мне другом, пока королевский суд не признал вас преступником. А преступник, провинившийся перед королем, не может быть другом королевского губернатора.

Альмагро грозил гневом испанского двора, кричал, что такая несправедливость не пройдет даром даже наместнику. Эрнандо, небрежно сбивая хлыстом пыль с сапога, говорил:

— Маркизу де-Альтавильяс, ежегодно посылающему в Испанию целые флотилии с золотом, не страшны никакие наветы.

Альмагро приходил в отчаяние, плакал. Мелкие старческие слезы текли по сморщенному лицу, и дрожащая рука, бескровная и иссохшая, как пергамент, едва успевала отирать их. Могучий воин, непобедимый конквистадор превратился в беспомощного ребенка. Эрнандо глядел на него с презрением и наставительно произносил:

— Я не узнаю вас, сеньор Альмагро. Вам, испанскому кабальеро и храбрейшему сподвижнику моего брата, не подобает вести себя так унизительно. Вы лучше бы сделали, если, бы остающееся у вас время употребили на то, чтобы примириться с богом.

Когда губернатор ушел, Альмагро понял, что все кончено, и понемногу успокоился. Он сделал распоряжение насчет своего имущества, которое он завещал короне, назначил опекуна над своим несовершеннолетним сыном, позвал духовника, исповедался. На следующее утро на той самой площади, где еще так недавно население города приветствовало его восторженными криками и духовенство молилось о здравии нового губернатора Альмагро, завоевателя подвели к плахе. Бьют барабаны, заглушающие последние слова осужденного. Голову старика кладут на чурбан. Губернатор Эрнандо Пизарро машет платком. Сверкает на солнце топор, и голова Альмагро скатывается на каменные плиты.

XXXV

Пизарро пробыл в Лиме до тех пор, пока ему не сообщили о разгроме армии Альмагро. Как только пришла эта весть, он тронулся в Куско, чтобы навести порядок в древней столице и распределить призы между победителями. Путешествие он совершал медленно, с таким расчетом, чтобы Эрнандо успел все кончить до его приезда.

У Альмагро было много друзей, старавшихся спасти жизнь старому ветерану, и даже такая важная особа, как падре Вальверде, ныне назначенный епископом Куско, настаивал на помиловании. Ответить прямым отказом на все эти просьбы значило повредить себе во мнении королевского двора и вызвать ропот среди колонистов. Выгоднее было не принимать участия в кровавой расправе и до самого конца хранить маску благородства. Приехал Диего Альмагро, которого Эрнандо отправил к брату вскоре после взятия Куско. Пизарро принял его ласково.

Герб Пизарро.

— Я люблю тебя, — повторял он ему. — Ведь ты сын моего старого друга, который только по недоразумению стал моим врагом. Я сделаю для тебя все, что могу.

— Пощадите отца, сеньор наместник, — молил юноша.

— Конечно, Альмагро будет помилован, — успокаивал его Пизарро. — Какое в этом может быть сомнение? Мы заживем с ним, как старые друзья. А тебе пока что лучше всего поехать в новую столицу, в Город королей. Ты будешь жить там в губернаторском дворце, и к тебе будут относиться, как к моему сыну.

И Диего и друзья Альмагро были поражены этой кротостью. Хотя они И знали характер и повадки Франсиско Пизарро, им все же казалось, что после таких обещаний нечего опасаться за судьбу заключенного. Они и не подозревали, что Эрнандо уже несколько раз присылал к брату за инструкциями и что наместник, ничего прямо не приказывая, отвечал одной и той же уклончивой фразой: «Поступи с ним так, чтобы он не причинял больше хлопот».