Завоеватели - [67]
Когда посланцы приехали и рассказали о своем визите, солдаты приуныли еще больше, но Пизарро повеселел. Проволочек отныне не будет, и через день все будет кончено.
XXV
Вечером, накануне решительного дня, Пизарро шагал в отведенном ему покое и в тысячный раз задавал себе вопрос: что делать? План, который он развивал раньше в разговоре с Альмагро, казался ему теперь несостоятельным. Разжечь пожар междоусобной войны, выманить на поле битвы сторонников Гуаскара, обещая им помощь, а потом явиться в роли верховного судьи и, воспользовавшись каким-нибудь удобным случаем, покончить одним ударом с Атагуальпой и его противником — все это очень удобно на словах, но очень трудно на деле. Для этого нужны время, терпение, выдержка, осторожность. Для этого нужно день за днем носить маску дружбы и преданности, с равнодушным видом проходить мимо наполненных золотом дворцов, не касаться ни одной драгоценности, воздерживаться от насилий. Сумеют ли испанские солдаты вынести это испытание? Разумеется, нет. При виде несметных сокровищ они сразу опьянеют, как голодный волк от запаха крови, и тогда… тогда грозный отряд станет беспорядочным скопищем мародеров, которых перуанцы перебьют поодиночке. Нет, ждать нельзя, нужно действовать, пока солдаты еще подчиняются дисциплине.
Атагуальпа. Гравюра 1685 года.
Действовать… Но как действовать? Пизарро думал напряженно, мучительно и не находил ответа.
Случайно взгляд его упал на кинжал, валявшийся на полу рядом со шлемом. Кинжал был дорогой, с золотой насечкой. Его подарил своему другу Охеда после захвата в плен Каонабо. Охеда тогда сказал: «Вот тебе подарок за хорошую мысль, которую ты мне подал». Мысль была, действительно, хорошая. Десять безоружных кавалеристов похитили индейского вождя на глазах у его войска. Безумное предприятие! Но как легко оно удалось!
Пизарро остановился. Глаза его загорелись. То, что удалось однажды, может удаться и еще раз. Исход найден: нужно захватить Атагуальпу в его собственном городе, среди его солдат и придворных. Он станет заложником и ради спасения жизни выполнит все требования испанцев. Может быть, из этой попытки ничего не выйдет, и тогда отряд, конечно, погибнет. Но ничего другого не остается. Заключать с Атагуальпой союз — значит, только оттягивать свое поражение. Отступать с боем по узким ущельям — безумие. Оставаться в этой каменной тюрьме перед лицом огромного войска, залившего всю гору огнями бивуачных костров, — безумие еще большее. Дерзость помогает там, где бессильна осторожность. Дерзай, Франсиско, дерзай или умри!
Пизарро тут же созвал военный совет из наиболее опытных военачальников и изложил свой план. План был принят без возражений.
В полночь отслужена месса, розданы приказы. Кавалерия под начальством де-Сото и Эрнандо Пизарро должна занять посты в помещениях, расположенных на трех сторонах опоясывающего двор четырехугольника. Четвертое крыло займет пехота. Пизарро с двадцатью отборными солдатами укроется в центре его и в решительный момент ринется навстречу Атагуальпе. Когда будет дан пушечный сигнал, кавалерия бросится на свиту Атагуальпы, а пехота во главе с Пизарро пробьется к инке и захватит его. Если этот план удастся, казармы сразу превратятся в крепость, и одного движения руки царственного пленника будет достаточно, чтобы привести в бездействие все перуанские полчища.
— Сановников и военачальников инки истребляйте без пощады, — приказывал Пизарро. — Без них люди этой страны будут беспомощны, как кабанье стадо без вожака. Но пусть ни один волос не падет с головы инки. Помните, что если мы захватим его живьем, все выиграно, а если он будет убит, все потеряно.
Посты расставлены, пехота и кавалерия размещены. Томительно тянется тревожная ночь. Солдаты говорят чуть слышным топотом. В укромных уголках падре исповедуют их и отпускают грехи. Ох, сколько успели нагрешить за свою жизнь эти воины! Так длинны списки их преступлений, что не вмещает их память.
— Скольких убил?
— В Испании, пожалуй, человек двадцать, в Индии — не считал.
— Скольких ограбил?
— Может быть сотню, может быть две — разве упомнишь такие мелочи?..
Сокрушенно вздыхают грешники. Тяжело смотреть на свою жизнь, когда вся она проходит перед глазами и вся она мутная, жестокая, скверная.
— Ничего, не бойтесь, — успокаивают падре. — Все простится тому, кто огнем и мечом утверждает среди неверных католическую веру.
Так до самого утра носятся над четырехугольным двором шепоты, вздохи, обрывки молитв.
А в полутора милях отсюда, на склоне торы, где разбит лагерь Атагуальпы, все спокойно. Мирно горят костры, разложенные в строгом порядке, словно на шахматной доске. Бесшумно скользят между ними тени дежурных сотников. Безмятежен сон солдат, пригревшихся у костра, безмятежен сон их вождя, власть которого никогда еще не была так крепка, как в эти месяцы отдыха, неги и покоя. Разбиты враждебные племена на границе империи, раздавлены бунтовщики, сторонники Гуаскара. Империи ничто не грозит. Она так сильна, что даже властители далеких стран, о которых никогда и не слышали в этих местах, предлагают ей свои услуги.
