Завоеватели - [66]

Испанцы слушают невнимательно. Их занимают сейчас не «девы Солнца», а помещение, в которое их ведет посланный от инки гонец. Это большое четырехугольное каменное здание с очень широким внутренним, двором, окруженным крытыми галереями. Здание построено из гранитных глыб и похоже не то на монастырь, не то на крепость.

— Это казармы для солдат. Они отведены вам под жилье, — разъясняет Филиппильо.

— Но сколько же времени мы будем здесь жить? — спрашивает Пизарро.

— Гонец ничего на этот счет не сказал, — отвечает Филиппильо. — Значит, — проживете здесь столько времени, сколько будет угодно инке.

«Западня», подумал Пизарро. «Мышеловка», сказали в один голос Педро де-Кандиа и де-Сото. Не для того ли и пригласил их инка в это горнов гнездо, чтобы сначала посмотреть на странных пришельцев, а потом, пользуясь их малочисленностью, навеки отрезать весь отряд от внешнего мира? Плен… и, может быть, вскоре смерть… И вместо бочонков золота — выбитая в камнях могила.

Солдаты мрачны, молчаливы. Их не радует окончание трудного путешествия, не радует отдых, по котором так соскучились сбитые в кровь ноги и ноющие спины. Вера в небесную помощь, подогретая было речами Пизарро, начинает слабеть. Справится или не справится св. Яго с индейскими демонами? Заплатит ли им пресвятая дева звонкими дукатами за их рвение, или отсрочит платеж до страшного суда?

Небо не посылает знамений, и никто не видел вещих снов. Падре перестали рассказывать друг другу смешные истории и только перебирают четки да вполголоса читают псалмы. В одном конце двора отец Вальверде тянет нараспев: «Боже, именем твоим спаси меня и силою твоею суди меня, ибо чужие восстали на меня и сильные ищут души моей». А в другом конце отец Игнасио вторит ему: «Сердце мое трепещет во мне, и смертные ужасы напали на меня. Страх и трепет нашли на меня, и ужас объял меня. И я сказал: кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и успокоился бы». Псалмы царя Давида нагоняют тоску. Да, хорошо иметь за спиной голубиные крылья, но кто даст их? В этой узкой долине, окаймленной чудовищными горами, в этом городе, с его многотысячным войском, кто принесет спасение?

Пизарро видел, как уныние охватывает даже самых испытанных его соратников. Еще три-четыре дня — и от дисциплины ничего не останется. Отряд превратится в испуганное, беспорядочное стадо. Во что бы то ни стало надо выяснить намерения инки, надо ускорить события.

На следующее утро Пизарро отправил в лагерь Атагуальпы Эрнандо де-Сото и в помощь ему, на случай засады, двадцать всадников под начальством Эрнандо Пизарро. Де-Сото должен был передать инке приветствия вождя и разузнать, что хочет инка делать с чужеземцами.

В полном вооружении, с развевающимся знаменем Кастилии, с ящиком подарков едут де-Сото, Эрнандо Пизарро и двадцать кавалеристов к лагерю инки. Их проводят к скромному дворцу перуанского монарха. Они въезжают в обширный внутренний двор, с садами и двумя бассейнами горячей и холодной воды.

— Инка дожидается вас вон там, — сказали им, показывая на боковое крыло здания, где расположен приемный зал.

Стены зала украшены множеством золотых пластинок с затейливыми узорами. Посреди него стоит низкий отделанный золотом и драгоценными камнями табурет, на котором восседает Атагуальпа. Лоб его обрамляет пурпурная борла, на плечи наброшен вышитый шерстяной плащ. Атагуальпа спокоен и важен. Что ему до этих чужеземцев, которых он может погубить одним мановением руки?

Де-Сото не хочет ударить лицом в грязь. Он ведет себя так, как подобает посланцу великой державы. Он подъезжает к приемной верхом на коне, останавливается перед самым входом и, поклонившись, произносит приветствие, переведенное все тем же Филиппильо, который весь изогнулся в дугу и от страха перевирает слова еще больше, чем обыкновенно. Речь де-Сото такова:

— Наш господин, повелитель Кастилии, Арагона и прочих испанских провинций, король Неаполя, Сицилии и Нидерландов, император Священной Римской империи, прослышал о твоих великих подвигах. Он предлагает тебе свою дружбу, посылает на помощь отборный отряд под начальством Франсиско Пизарро, который должен наставить тебя в истинной вере. Пизарро шлет тебе привет и приглашает тебя к себе в гости на пир, который он устроит в твою честь.

Атагуальпа молчит. Де-Сото ждет минуту, другую, третью. Наконец инка едва заметно мигает глазом, и один из придворных, привыкший на лету схватывать мысли своего господина, произносит:

— Хорошо.

И опять молчание. Должно быть, сейчас последует кивок головы, и аудиенция будет кончена. Вмешивается Эрнандо Пизарро:

— Наш вождь от имени нашего короля предлагает тебе союз и дружбу. Что ты ответишь на это?

На этот раз Атагуальпа прерывает молчание. Но на вопрос он не отвечает и бросает всего две-три фразы:

— Передай своему начальнику, что сейчас я пощусь и не могу пировать. Но через день пост кончится, и я приду к вам в гости. А пока живите там, где вам приказано.

Ничего больше не удалось услышать от этого бесстрастного, словно каменного человека. Напрасно де-Сото щеголял своим кавалерийским искусством. Напрасно он взвивал своего коня на дыбы, напрасно кружил по двору, напрасно останавливался на всем скаку перед самым седалищем инки — Атагуальпа не проявил ни страха, ни интереса. Один из его советников, правда, вздрогнул, когда, рядом с ним показалась вдруг морда неведомого животного. Атагуальпа метнул на него взгляд, в котором несчастный прочел себе смертный приговор: за малейшее проявление страха начальствующим лицам полагалась смерть. Этот взгляд, смысла которого испанцы не поняли, был единственным движением инки за все время разговора.