Завоеватели - [6]

Кармен ушла, да и сторож куда-то юркнул. Дон Антонио остался один. Как и все католические священники, он не был женат, детей не имел и совершенно не знал, как обходиться с новорожденными. Наконец, путаясь в рясе и на каждом шагу останавливаясь, он двинулся к выходу.

Придя домой, он стал обдумывать, куда положить ребенка. Дон Антонио покосился на подушку. «Нельзя, испортит», подумал он. Поглядел на кровать. «Тоже нельзя, одеяло слиняет». Посмотрел на деревянный стол, где в беспорядке валялись толстые рукописные книги в кожаных переплетах. «На книги, пожалуй, можно, — решился было он. — Да нет, все чернила смажутся». Дон Антонио в нерешительности стоял посредине комнаты, а ребенок кричал все сильнее и сильнее и, казалось, вот-вот вывалится из рук. Наконец глаза дона Антонио остановились на большом покрытом дощечкой ведре, куда сбрасывались послеобеденные остатки. После минутного раздумья он положил на дощечку новорожденного.

— Ну вот, тебе тут хорошо, — с облегчением проговорил он. — Ну и вот, лежи и молчи! Пожалуйста, помолчи!

Дон Антонио принялся ходить по комнате, соображая, что ему теперь предпринять. Но маленькое существо не давало ему подумать. Оно пищало, ворочало ножками и минуты через две очутилось на самом краю дощечки.

— О пречистая дева! — простонал дон Антонио, бросаясь к ведру. — Как тебе не стыдно, Франсиско! Ты ведешь себя так, как будто в тебя вселилась нечистая сила! Я тебе спою песенку, я тебя покачаю на коленях, только, пожалуйста, не кричи!

Дон Антонио взял ребенка, присел на стул, положил беспокойное создание на колено, крепко вцепился в него и начал подбрасывать его кверху, напевая церковный псалом.

За окном послышался смех. Сбежавшиеся со всех сторон любопытные кумушки то и дело заглядывали в окно и сейчас же прятались обратно. Но одна женщина оказалась смелее прочих. Она проторчала у рамы с полминуты, потом исчезла, и вслед за этим на пороге комнаты дона Антонио показалась Кармен с багровым от гнева лицом.

— Вы что же это делаете, дон Антонио? — закричала она. — Ведь вы этак из ребеночка все кишки вытрясете! Глядите, он совсем посинел, клянусь пресвятой девой, посинел. Давайте его сюда, нечего вам его мучить!

Дон Антонио смущенно протянул к ней ребенка. Кармен схватила новорожденного, приблизила его ротик к своей груди, и писк сразу смолк.

— Слава пречистой деве! — облегченно проговорил дон Антонио, отирая ладонью катившийся по лицу пот. — Ты хорошая женщина, тетка Кармен, очень хорошая женщина. Я отслужу заупокойную обедню по твоим родителям. А если ты возьмешь его к себе, я из церковных сборов буду платить тебе по шесть реалов в месяц.

Кармен ничего не ответила, подхватила ребенка и унесла к себе. Так и остался маленький Франсиско в семье Кармен Бланка, трухильской прачки, матери двенадцати детей.

Дней пять в Трухильо только и говорили что о подкинутом младенце. Сначала никак не могли догадаться, откуда он взялся, а потом узнали, что у Хуаниты, молодой жены Гонзало Пизарро, должен был появиться ребенок, но почему-то не появился. Потом какая-то старушка сообщила, что 22 мая, перед рассветом, она видела, как Хуанита вышла из дому со свертком в руках. Наконец загадка окончательно разрешилась. Капитан Гонзало Пизарро как-то подвыпил на постоялом дворе и, стукнув кружкой о стол, крикнул:

— У, меня от покойной жены трое оболтусов осталось. С меня довольно. Я сказал Хуаните, что больше не хочу. «А если родишь мне ребенка, в гроб вгоню», сказал я. Ну, так и не было ребенка. А если он, не дай бог, у меня появится, раньше времени в ад пойдет тот, кто его ко мне принесет.

Жители Трухильо сразу поняли, куда метил капитан. Смельчака, который бы напомнил Пизарро о его подкинутом сыне, в Трухильо не нашлось. Падре Антонио хотел было сказать в церкви проповедь насчет того, что очень плохо подкидывать младенцев на церковную паперть, но, когда передали ему слова Пизарро, раздумал — уж очень не хотелось ему итти в ад раньше времени.

Дни и месяцы летели быстро. Через три года маленький Франсиско превратился в здорового, крепкого мальчугана с быстрыми, лукавыми глазенками. Кармен аккуратно получала свои реалы, и падре Антонио раза два в неделю заходил к ней, трепал Франсиско за подбородок, гладил по голове и дарил на прощанье то кусок жареной курицы, то гусиное перо, то медную пуговицу. Гонзало Пизарро уехал в поход, и года два о нем ничего не было слышно. Наконец он вернулся, пополневший, обрюзгший, в щегольском бархатном костюме и на прекрасной молодой лошади. Ему повезло: при взятии какого-то итальянского города он ворвался к одному богатому меняле и подхватил сундук с деньгами, который тот не успел спрятать. Правда, по пути в Испанию из денег этих утекло больше половины, но все-таки и осталось немало. Пизарро купил себе небольшой клочок земли неподалеку от города, табун лошадей, штук двадцать свиней, штук двести овец и зажил привольно.

Как-то раз, в теплый осенний вечер, Пизарро пошел проведать свою ферму, находившуюся всего в полумиле от городской стены. Ему захотелось обойти ее кругом. Приблизившись к воротам, он свернул за угол и направился вдоль высокой каменной ограды, окружавшей его владения. За следующим поворотом он остановился. Шагах в тридцати от него карапуз лет шести стоял у стенки и делал какие-то странные движения. Пизарро вгляделся пристальней и понял, в чем дело: карапуз пришел воровать яблоки. Но так как ограда была для него слишком высока, он снял поясок из тесьмы, сделал на конце его петлю и старался накинуть ее на гвозди, которыми был утыкан верх ограды. Наконец это ему удалось. Он попробовал, крепко ли держится тесемка, а потом с удивительной для его возраста ловкостью взобрался на стену и исчез в саду, захватив с собой поясок. Пизарро решил посмотреть, как справится малыш со своей задачей. Минут через пять карапуз снова появился на стене с мешочком наворованных яблок, сбросил мешочек на землю, а за ним спрыгнул и сам.