Завоеватели - [3]

— Граф, граф! — кричал крестьянин. — Дорогу, дорогу!

Разъяснений не требовалось. При одном слове «граф» всякий сразу понял, в чем дело. Граф Рибас жил недалеко от Трухильо. Получив в наследство замок и дюжины четыре крепостных, граф решил приумножить свое состояние: нанял с полсотни молодцов, вооружил их и разъезжал по округе, дочиста обирая всех, у кого было что отобрать. Иногда он уезжал за десятки миль и нападал на купеческие караваны, а если удавалось застать врасплох какой-нибудь маленький городишко, граф со своим отрядом врывался в него и грабил лавки и дома зажиточных людей.

— Запирайте ворота, запирайте ворота! — раздавались отовсюду крики.

Альгвасилы бросились к воротам. Торговцы поспешно уносили товары из ларьков. Бочку, на которой стоял тощий монашек, в суматохе опрокинули и вышибли из нее дно.

Отец Бартоломео остался на месте, растерянно переглядываясь со своим товарищем и крепко зажав в руке пачку индульгенций и кожаный кошель с деньгами. Скрыться было некуда: церковь, трактир, городская ратуша — все было забито народом. А чтоб дойти до дома какого-нибудь знатного сеньора, пришлось бы продираться сквозь толпу нищих и карманников. После этого у отца Бартоломео, наверное, не осталось бы ни одного реала и ни одной индульгенции.

Тощий монашек глазами показал на бочку:

— Полезайте, отец Бартоломео! Вы вперед, а я за вами.

Отец Бартоломео не заставил себя просить. Он сунул подмышку пачку с индульгенциями, зажал в зубах кошель с деньгами и, встав на четвереньки, пополз. Но он сейчас же застрял: бочка не вмещала его тучного тела.

— Скорее, дон Бартоломео, скорее! — торопил монашек.

Отец Бартоломео отдувался, пыхтел, скреб ногтями по дубовым дощечкам, но вперед не двигался. Тощий монашек не растерялся: упершись ногами в камень, он стал толкать грузную тушу доминиканца. Наконец дон Бартоломео стукнулся головой о верхнее дно бочки и изо всех сил закрякал, давая понять, что дальше двигаться некуда. Вслед за ним влез в бочку и тощий монашек, втянул ноги и прикрыл отверстие валявшимся тут же днищем.

А в это время на площади спешно готовились к обороне. Из городской ратуши кое-как протискался на крыльцо алькальд[6] путаясь в длинной мантии, он кричал:

— Бегите за доном Гонзало Пизарро! Собирайте кабальеро! Бейте в набат! Булочники, медники, оружейники, торговцы — все к оружию!

Забили в набат. Лавки запирались. Купцы и ремесленники бежали за пиками, алебардами, латами и пищалями.

В квартале, где жили кабальеро, началась суета. Из домов выносили старое оружие, жены и домочадцы надевали на кабальеро шлемы, латы, стальные набедренники и нарукавники, прислуга оттирала песком заржавленные мечи, дети собирали груды камней, чтобы с городской стены осыпать ими осаждающих.

Не прошло и десяти минут, как на площади появился сам сеньор Гонзало Пизарро — краса и гордость города Трухильо. Это был человек лет сорока, небольшого роста, коренастый, гибкий, как кошка, с решительным, суровым лицом. С восемнадцати лет поступив в солдаты, он исколесил Испанию, Францию и Италию, и не было, кажется, ни одного короля или герцога, которому он не предлагал бы своих услуг, я ни одного места, где бы он не сражался. О его храбрости и жестокости ходили легенды. Рассказывали, что сам чорт бежал сломя голову, как только видел его щит, украшенный фамильным гербом. Там, где появлялся Гонзало Пизарро, чорту уже было нечего делать. А приходскому священнику Пизарро рассказывал на исповеди такие истории, что бедного старика потом весь вечер трясло, как в лихорадке.

При виде прославленного воина жители сразу приободрились. К Пизарро сбегались вооруженные ремесленники, кабальеро и купцы. Он быстро разделил их на отряды и каждому отряду поручил защиту отдельных участков городской стены. Себе он подобрал человек двадцать наиболее храбрых и опытных, чтобы оборонять с ними самый опасный пункт — городские ворота.

Пизарро отдавал направо и налево отрывистые приказания:

— Подтаскивайте к стенам камни! Варите смолу! Не забудьте припасти кипяток! Очистите городскую площадь!

Бросились сносить ларьки и палатки, чтобы ничто не мешало передвижению отрядов. Побежали к бочке и начали откатывать ее в сторону. Но бочка оказалась необыкновенно тяжелой и, несмотря на все усилия, не двигалась с места.

— Да в ней люди! — вдруг крикнул кто-то.

Приказав своему отряду итти к воротам, Пизарро быстро подошел к группе копошившихся около бочки людей.

— В бочке люди? — взревел он. — Это, наверное, шпионы графа Рибаса. Вытащить их и повесить!

Кожаный кошель сразу вывалился изо рта дона Бартоломео.

— Проклинаю, проклинаю! — раздался из бочки его грозный бас. — Кто коснется служителей церкви, да будет, анафема, проклят!

Не успел тощий монашек произнести «аминь», как и он и его начальник очутились уже на вольном воздухе, лицом к лицу с Гонзало Пизарро.

— А, вот это что за птицы! — воскликнул Пизарро, и глаза его загорелись насмешливым огоньком. — С индульгенциями приехали? Впрочем, кто вас знает — не то вы монахи, не то вы шпионы. Святые отцы по бочкам не прячутся. Арестовать их и отвести в ратушу!

— Святой Петр отплатит тебе… — начал было отец Бартоломео, но храбрый капитан не дал ему докончить: