Завоевание Константинополя - [21]
Огонь дошел таким образом до гавани и перекинулся за нее, проникнув в самую густонаселенную часть города, а с другой стороны — до самого моря>{399}, совсем близко к храму св. Софии; и пожар продолжался восемь дней>{400} так, что никто не мог его потушить; и ширина пламени, пока оно полыхало, простиралась чуть ли не на пол-лье>{401}. Никто не смог бы вам точно сказать о том, каков был ущерб, причиненный пожаром, ни о том, сколько ценностей и богатства там погибло, ни о том, какое множество мужчин, женщин и детей сгорело>{402}.
Никто из латинян, которые поселились в Константинополе, из каких бы земель они ни были, не отважился более там оставаться; но все они взяли своих жен и своих детей, и то, что смогли вытащить из пожара и спасти, погрузились в лодки и на корабли, и пересекли гавань, направившись к пилигримам; и было их немало, чуть ли не 15 тыс., от мала до велика>{403}; и после того, как они перебрались, они оказались весьма полезны пилигримам>{404}. Так распалось согласие французов и греков>{405}, ибо они уже не общались столь тесно друг с другом, как это было раньше; и они не ведали, кого в этом винить; и это было тяжко для тех и других.
[РАЗРЫВ КРЕСТОНОСЦЕВ С АЛЕКСЕЕМ IV. ВТОРАЯ ОСАДА КОНСТАНТИНОПОЛЯ (ноябрь 1203 — апрель 1204 г.)]
В это время случилось у них одно событие, которым бароны и остальные воины были весьма опечалены: умер аббат Лоосский, который был святым и праведным человеком и который желал блага войску; и был он монахом цистерцианского ордена.
Император же Алексей довольно долго находился в походе, куда отправился, — до праздника св. Мартина>{406}; и тогда он возвратился обратно в Константинополь. Велика была радость от его возвращения, так что греки и константинопольские дамы выехали навстречу своим друзьям пышной кавалькадой; и пилигримы тоже поехали навстречу своим, возвращению которых весьма возрадовались. Итак, император вернулся в Константинополь, во Влахернский дворец; а маркиз Монферратский и другие бароны вместе с пилигримами вернулись к себе.
Император, который весьма успешно сделал свое дело и решил, что он от них более не зависит, возгордился по отношению к баронам и ко всем тем, которые сделали ему столько добра, и даже не поехал повидаться с ними в лагерь, как имел обыкновение делать раньше>{407}. И они послали к нему, и просили его уплатить им деньги, которые он обязался уплатить>{408}. А он откладывал и откладывал уплату со дня на день; и время от времени он предоставлял им жалкие суммы; и наконец уплата и вовсе прекратилась>{409}.
Маркиз Бонифаций Монферратский, который послужил ему больше других>{410} и к которому он был благожелательнее, частенько наведывался к нему; и он упрекал его за вину перед ними, и напоминал ему о той великой службе, что они ему сослужили, столь великой, какая никогда никому не делалась. А тот водил его за нос отсрочками и не выполнял ничего из того, что обязался: и дело зашло далеко настолько, что они увидели и ясно поняли, что он ищет причинить им только зло.
И бароны войска, а также дож Венеции держали совет. И они сказали, что поняли, что император не выполнит никаких обязательств и что он никогда не говорил им правды; что надо послать к нему добрых послов, чтобы потребовать от него выполнения их соглашения и чтобы напомнить ему о той службе, которую они ему сослужили, и спросить, хочет ли он исполнить, что предлагают послы; и что ежели он не хочет исполнить, то бросить ему от их имени вызов и твердо объявить, что они обеспечат причитающееся им, как сумеют.
Для этого посольства были избраны Конон де Бетюн и Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампанский, и Милон ле Бребан из Провэна. И дож Венеции направил туда трех знатных мужей из своего совета>{411}. Послы сели тогда на своих коней, опоясавшись мечами, и сообща поскакали ко Влахернскому дворцу. И знайте, что они пошли на весьма опасное дело и пустились на великое приключение — по причине вероломства греков.
И вот у ворот они спешились, и вошли во дворец, и увидели императора Алексея и императора Сюрсака, его отца, восседавших бок о бок на двух тронах; а рядом с ними восседала императрица, которая была супругой отца и мачехой сына и была сестрой короля Венгрии, дамой прекрасной и доброй; и было с ними множество знатных мужей, и все это походило прямо на двор могущественного властителя.
По согласию остальных послов слово молвил Конон де Бетюн, который был мудр и весьма красноречив: «Государь, мы пришли к тебе от лица баронов войска и от дожа Венеции. И знай, что они напоминают тебе о той великой службе, которую сослужили тебе, как это ведомо всякому и само по себе очевидно. Вы поклялись им, вы и ваш отец, выполнить соглашение, которое вы заключили с ними, и у них имеются ваши грамоты об этом
