Завоевание Индии - [11]

Позднее один из главных участников заговора против Павла, генерал Беннигсен, оценивая «индийский проект» императора, назвал его «безумным», так как «время упущено» и англичане теперь в Индии – всё, а индусы – ничто. Однако дело обстояло не совсем так. Советский историк С. Б. Окунь, глубокий знаток проблемы, оценивал павловский замысел очень высоко: «Нельзя не признать, что по выбору операционного направления план этот был разработан как нельзя лучше. Этот путь являлся кратчайшим и наиболее удобным. Именно по этому пути в древности прошли фаланги Александра Македонского, а в 40-х годах XVIII века пронеслась конница Надир-шаха (персидского царя, поход которого на Индию увенчался взятием Дели. – В. Г.). Учитывая небольшое количество войск в Индии, союз с Персией, к заключению которого были приняты меры, и, наконец, помощь и сочувствие индусов, на которые рассчитывали, следует также признать, что и численность экспедиционного корпуса была вполне достаточной» ^[19].

Наполеон, взвесив все «за» и «против», пришел к подобным же выводам и отослал в Санкт-Петербург своего адъютанта Дюрока с подтверждением своей готовности участвовать в походе, но когда Дюрок в конце марта прибыл в столицу империи Российской, императора Павла Петровича уже не было в живых. Официальная версия гласила: «Скончался апоплексическим ударом». В городе еще ходили слухи о гигантском английском флоте, который вошел или готов войти в Балтийское море через Зунд – пролив между Данией и Швецией, но приказ проверить эти слухи и при необходимости «поставить командующего английским флотом в известность о происшедших переменах» отдавал уже новый царь – император Александр I.

V

Таким образом, второй российский поход на Индию, будучи детально проработанным теоретически, так и остался мечтой, своеобразным историческим казусом, который был очень быстро вплетен в серию анекдотических слухов о «сумасшедшем императоре». Единственное, что делало этот поход, несмотря ни на что, реальным, была (тоже очень скоро вошедшая в разряд исторических анекдотов) отправка Донского казачьего войска в «поход на Индию».

В нашей ситуации она звучит как преждевременный выстрел, фальстарт или осечка сигнального пистолета той поры, ибо приказ о выступлении генерал Орлов, атаман Донского казачьего войска, получил аж 12 января, явно вне связи с последующими очень тщательными и выверенными по времени проработками. Казакам предписывалось в течение месяца из территории Войска Донского достигнуть Оренбурга, а оттуда в три месяца «через Бухарию и Хиву на реку Индус». Приказ по форме и по содержанию был самым что ни на есть «настоящим»: казакам предписывалось, в частности, торговые заведения Англии в Индостане разорить, «а угнетенных владельцев освободить и землю привесть России в ту же зависимость, в какой она у англичан, и торг обратить к нам». Можно себе вообразить, что казаки были посланы в Индию в качестве, так сказать, передового отряда, – хотя это мало сообразуется с «часовою механикой» всего индийского похода: во всяком случае, «на реке Индус» казаки должны были бы оказаться уже в начале лета 1801 года, за три месяца до подхода основных сил экспедиции. И это заставляет предполагать, что причина, вызвавшая «фальстарт» казаков, была не та, что подразумевается обыкновенно, тем более что ни в феврале, ни в марте, когда и общие, и даже

частные детали этой экспедиции были ясны и Павлу и Наполеону, никто не попытался остановить казаков, успевших ко времени убийства императора забраться в киргиз-кайсацкие степи. Значит, приказ о выступлении казаков в Индию и задуманный Павлом «индийский поход» лежат в совершенно разных плоскостях.

В чем тут дело?

Екатерина II после пугачевского бунта откровенно ненавидела казаков, называя их просто «вооруженными крестьянами». Павел не был бы самим собой, если бы не считал, наперекор своей матушке, что это не так. Казаки были в его Гатчинском потешном воинстве, и один из них, Евграф Грузинов, дослужился до чина полковника, причем пользовался редким благорасположением императора. Это его и подвело. В 1798 году Павел пожаловал Грузинову тысячу душ в Московской и Тамбовской губерниях, но тот, к изумлению царя, решительно отказывается от принятия оных. То был, как пишет Н. Я. Эйдельман, акт чисто казацкой независимости: нежелание быть одолжену сверх меры и за то поступиться вольностью.

Однако отказ от царской милости вызвал у Павла припадок ярости: нимало не скорбя, он заточает своего соратника-гатчинца в Ревельскую крепость, а затем вместе с братом ссылает под надзор на Дон, где осенью все того же рокового 1800 года и возникает, как гром среди ясного неба, «дело Грузиновых». Первым был допрошен Петр Грузинов, отставной подполковник; он заявил, что «не слушает ни генералов, ни фельдмаршалов», за что был тут же арестован. Узнав об аресте брата, Евграф Грузинов разразился «самыми поносными и скверно матерными словами» да «коснулся при том произнести такое же злоречивое изречение и к имени императорского величества, что повторял неоднократно». Будучи после этих заявлений неоднократно допрошены с пристрастием, братья от слов своих не отреклись, так что вызвали у следствия глубокое недоумение: как мог Евграф Грузинов, «человек пугачевского склада», так долго находиться при государе? Ответа не было. Но крамола, которой еще не видывала и не слыхивала павловская Россия, – была. Так, идеалом управления страной был, по Грузинову, «всеверующий, всезнающий, премудрый, всетворящий, всевластительный, всесословный, преблагой, пресправеливый, всесвободный Сенат». «Эта формула, – читаем у Н. Я. Эйдельмана, – имитирующая атрибуты Бога из Катехизиса и по сути близкая к пугачевским „неистовым манифестам”, дополняется заявлениями Е. Грузинова: „Я не так как Пугач, но еще лучше сделаю”. ‹…› Следователь генерал Кожин нашел, что Е. Грузинов „разделял донских подданных с великоросскими” и „между тем представлял донского казака Ермака Тимофеевича, упоминая и о всех донских казаках, что они от высокомонаршего престола состоят независимы, и будто к тому вечною присягой не обязавшись, а только к службе временно, и будто он, как и все казаки, нимало не подвластные, а потому ж и не подданные”. Вдобавок Грузинов требовал у Кожина ответа „почему государь император есть законный его государь?”»