Завоевание Англии - [18]

Герцог между тем медленно шел на половину короля. Приемная Эдуарда была наполнена монахами и рыцарями. Из всего собрания особенно бросался в глаза высокий старик, борода и одежда которого выдавали в нем одного из тех бесстрашных воинов, что сражались под знаменами Канута Великого и Эдмунда, прозванного Железным Ребром. Вся внешность его была до такой степени необыкновенна, что герцог при виде его очнулся от своей задумчивости и обратился к подбежавшему к нему Рольфу с вопросом, что это за человек, который не представился ему, хотя, что очевидно, принадлежит к числу избранных.

— Как? Ты не знаешь его? — живо воскликнул Рольф. — Да это ведь знаменитый соперник Годвина… Это великий датский герой, настоящий сын Одина — Сивард, граф Нортумбрийский.

— О, вот это кто! — воскликнул герцог. — Я слышал о нем немало лестного и чрезвычайно сожалел бы, если б пришлось оставить веселую Англию, не насладившись беседой с ним.

С этими словами герцог снял берет и, приблизившись к герою, приветствовал его самыми изысканными комплиментами, каким он уже успел научиться при французском дворе.

Суровый граф холодно выслушал Вильгельма до конца и ответил на датском языке:

— Не взыщи, герцог, если мой старый язык не привык выражаться так изящно, как твой. Если я не ошибаюсь, то мы оба происходим из скандинавской земли, и поэтому ты, конечно, не станешь гневаться на меня, если я буду говорить с тобой на наречии викингов. Дуб не пересаживается в другую почву, и старик не отрекается от своей родины.

Герцог, с трудом понявший речь графа, прикусил губу, но все-таки ответил по возможности вежливо:

— Молодые люди во всех народах с удовольствием поучаются мудрости у знаменитых старцев. Мне очень совестно, что я не могу говорить с тобой языком наших предков, но я утешаюсь мыслью, что ангелы на небесах понимают норманнского христианина, и я прошу их мирно покончить твое славное поприще.

— Не молись за Сиварда, сына Беорна! — торопливо воскликнул старик. — Я желаю умереть не смертью коровы, а смертью воина, в крепком панцире и шлеме, с мечом в руках. Так я и умру, если король Эдуард исполнит мою просьбу и примет мой совет.

— Скажи мне свое желание… Я имею влияние на короля.

— О, да не допустит Один, чтобы иностранный принц имел влияние на английского короля и таны нуждались бы в заступничестве кого бы то ни было! — угрюмо возразил старик. — Если Эдуард действительно святой, то совесть подскажет ему, что меня нечего удерживать от борьбы с порождением ада.

Герцог вопросительно взглянул на Рольфа, который поспешил дать ему желаемое объяснение.

— Сивард просит дядю заступиться за Малкольма Кимрского против тирана Макбета, — сказал он. — Не наделай изменник Годвин таких неприятностей королю, то он уже давным-давно послал бы свои войска в Шотландию.

— Молодой человек, ты напрасно называешь изменниками тех, кто, несмотря на все свои пороки и преступления, возвели одного из твоих родственников на престол Канута, — заметил Сивард.

— Ш-ш-ш, Рольф! — остановил герцог юношу, замечая, что вспыльчивый граф Гирфордский готовится дать старику чересчур резкий ответ. — Мне, однако, казалось, — продолжал он, снова обратившись к датчанину, — что Сивард — заклятый враг Годвина.

— Да, я был его врагом, пока он был могуч, но сделался его другом с тех пор, как ему причинили вопиющую несправедливость, — ответил Сивард. — Когда мы с Годвином будем лежать в сырой земле, то останется только один человек, который сумел бы защитить Англию от всякой опасности… Этот человек — Гарольд, ныне опальный.

Несмотря на самообладание герцога, он сильно изменился в лице и ушел, едва кивнув головой.

— Ох уж этот мне Гарольд! — бормотал он про себя. — Все храбрецы толкуют о нем как о каком-то чуде; даже мои рыцари преклоняются перед ним… Мало того: самые враги его относятся к нему с уважением… Он владычествует над Англией, даже находясь в изгнании!

Раздумывая над услышанным, герцог угрюмо прошел мимо присутствующих и, отстранив придворного, который хотел доложить о нем, вошел в кабинет короля.

Эдуард был один, но громко разговаривал сам с собой, размахивал руками и, вообще, так не походил на себя в эту минуту, что Вильгельм с ужасом отступил перед ним. Герцог слышал стороною, будто король часто в последнее время мучался какими-то видениями: казалось, что и теперь ему представляется нечто ужасное. Окинув герцога полоумным взглядом, король закричал страшным голосом:

— О Господи! Санглак… Санглак!.. Озеро наполнилось кровью… Волны поднимаются все выше и выше! Они все краснеют и краснеют!.. О Фрейя!.. Где ковчег, где Арарат?..

Эдуард судорожно стиснул руку герцога и продолжал:

— Нет, там грудами навалены мертвые тела… много, много их там!.. А тут конь Апокалипсиса топчет в крови мертвецов!

Сильно перепуганный, Вильгельм поднял короля и положил его на парадную постель.

Через несколько минут Эдуард стал приходить в себя и, очнувшись, как казалось, ничего не помнил из происходившего с ним.

— Благодарю, Вильгельм, — сказал он. — Ты разбудил меня от несвоевременного сна… Как ты чувствуешь себя?

— Позволь мне лучше спросить о твоем здоровье, дорогой брат! Ты, кажется, видел дурной сон?