Завод седьмого дня - [21]

Белые кубы со схематичными окнами и табличками ничем, кроме надписей, не отличались, и только изредка попадались совершенно одинаковые перекрестки. Альберт щурился, от избытка белого цвета слепило глаза, от черных жирных надписей, смазывающихся от быстрой ходьбы, все рябило и смешивалось.

Завод был жутким, белым и никак не хотел заканчиваться. В концепцию мира Альберта, которая предполагала, что улицу можно пройти неспешным шагом за пятнадцать минут, это не укладывалось. Окончательно запутавшись в белой бумаге, он рухнул на пол и тут же вскочил.

По глазам бил яркий солнечный свет нового дня, Петерс спала рядом, запутавшись в одеяле.

Один уголок на карте Завода оборвался, и она повисла на одном гвоздике. Альберт задумчиво посмотрел на нее, покачал головой и поднялся.

– Ты куда?

Он обернулся на Пет, старательно оттягивая полы своей рубашки, помявшейся за ночь.

– Приготовлю Марте завтрак и к обеду принесу сыр. Если кто придет, скажи, я постараюсь как можно скорее.

Петерс уже сидела на кровати и пыталась пальцами разобрать свалявшиеся волосы.

– Хорошо, я буду ждать, – она украдкой зевнула, но Альберт, спешивший домой, этого не увидел.

Марта уже проснулась и, держась за стенку, спускалась по ужасно скрипящей лестнице.

Альберт мимоходом подумал, что для матери троих детей она еще очень молода, но что-то – и он точно знал, что именно – страшно ее подкосило, добавило седины в волосы и болезней в тело. А глаза все такие же добрые, и руки все такие же нежные, как и десять лет назад.

– Куда ты? – он подбежал к Марте и тут же подхватил под локоть, стараясь увести назад.

– Хочу позавтракать с тобой на кухне, ты же не против? – и, несильно воспротивившись, Марта продолжила свой путь вниз.

Альберт вздохнул, но спорить не стал. Он ожидал вопроса, он его и дождался.

– Куда ты ходил так рано?

– Да не спалось что-то, решил пройтись, – Альберт снова дернул на себе мятую рубашку, куртку он забыл у Петерс. – Сейчас приготовлю нам завтрак и пойду дальше работать. Картошку копаем.

– Это хорошо. Давай, я пока порежу салат, а ты сходи переоденься. А то такое ощущение, что ты спал в этой одежде.

– Спал, – смущенно признался Альберт, усадил Марту за стол, дал ей в руки нож и вареную картофелину, а сам поднялся наверх, чтобы надеть тонкий свитер вместо рубашки.

С каждым днем становилось все холоднее. С удовольствием вытащив руки из рукавов, Альберт обнаружил, что пузырьки ожогов на ладони лопнули, а кожа задралась по краям. Вздохнув, он пошел вниз.

Марта чистила картошку, поэтому не заметила, как ее сын приложил к ладони кусок оторванной марли и заклеил его пластырем. Старательно держа руку чуть позади, он сел рядом и принялся резать морковь. Минут на десять повисла рабочая тишина: нож стучал о деревянную доску, Марта что-то мурлыкала, Альберт насвистывал.

Все было как раньше: скоро придет от Мартенсов Юнга с руками, грязными до локтей, и Марта будет лить графин за графином; вернется от Маркеса Карел, злой и голодный; с заднего двора зайдет Тиль.

Хорошо было раньше.

– Что у тебя с рукой? – Марта подняла голову, только дочистив последнюю картофелину и положив ее в тарелку посреди стола.

– Ничего, обжегся по глупости, – Альберт махнул ножом.

Ладонь с пластырем действовала куда лучше, чем если бы он ее забинтовал.

– Все нормально, видишь, – он показал кулак и тут же разжал руку.

Не очень качественный заводской пластырь уже начал отклеиваться – под уголки попали кусочки картошки.

Марта добавила в миску картошку и кусочек масла, перемешала.

– Неси тарелки, Берти.

Альберт кивнул и поставил две тарелки на стол, побродил по комнате в поиске вилок, но не нашел, поэтому присел у ведра для грязной посуды, извлек оттуда несколько приборов и тут же вымыл.

– Вот.

Он отдал вилки Марте и вернулся к плите. Поставил на спираль чайник, засыпал туда заварку и накрыл крышку.

– Сейчас заварится, и я сяду. Ты ешь пока.

Но Марта его дождалась и только после того, как Альберт поставил перед ней щербатую кружку и сел сам, принялась за салат. Задумчиво ковыряясь в завтраке, Альберт не знал, о чем поговорить, поэтому рад был встать из-за стола.

– Давай, я помою, а потом пойду.

Марта кивнула и, ничего не говоря, неспешно ушла наверх.

Наскоро вымыв тарелки и чашки и протерев их полотенцем, Альберт все расставил по своим местам, придирчиво осмотрел кухню и ушел, не оставив ни следа своего пребывания.

Как Карел и Юнга. Он теперь каждый раз уходил так, будто решил не возвращаться.

В землянке, как обычно, было влажно и холодно, но Альберт не собирался задерживаться. Он сгрузил в коробку, которую обычно брал для этого у Мартенсов, все головы, на которых парафин накрепко застыл, подхватил ее за ручки и поднялся наверх.

Его – и головы, конечно – ждала Петерс. И он совершенно не ожидал увидеть ее не одну.

Вошел Альберт боком, открывая ногой дверь перед собой, поэтому, когда он понял голову, Маркес уже отпускал руку Пет, и они оба повернулись на звон колокольчика.

Маркес раздраженно цыкнул и быстро вышел из зала, заглянув в коробку, которую нес Альберт, и чуть толкнув его плечом. Петерс сползла по стойке и закрыла лицо руками. Плечи ее дрожали.