Зависть - [80]

Я жду, сударь, что объясните, если пожелаете, эту тайну, чтобы я мог знать отныне, чего вы хотели от меня.

Преданный ваш слуга Рауль де Пон-Бриллан.»

Едва чтение этого письма, написанного уверенным и возвышенным слогом, было окончено, как сын мадам Бастьен, склонившись над столом, быстро написал несколько строчек, сложил бумагу и подошел к матери.

- Я хочу рассказать тебе коротко, мама, о происшествии в лесной впадине. Потом ты и мой друг рассудите, правильный ли ответ я дам ему сейчас.

И Фредерик, не упомянув об удивившей его беседе старой маркизы и Зербинетты, которой он опасался оскорбить свою мать, поведал о том, что произошло в тот мрачный день, когда он сделал вызов маркизу, как тот отказался драться в потемках с неизвестным и, желая отвязаться от Фредерика, едва не раздавил его своим конем. Как тогда Фредерик в приступе ярости засел в засаде близ того места, где должен был проехать маркиз, чтобы убить его.

Закончив этот рассказ, который хоть и не оправдывал его полностью, однако объяснил матери и Давиду, что повлияло на страшное решение Фредерика предпринять попытку, о которой, по счастью, ничего не было известно маркизу, Фредерик сказал матери:

- Посмотри, вот мой ответ на письмо месье де Пон-Бриллана.

«Месье, я спровоцировал вас без всякого повода и стыдился этого. Я спас Вам жизнь и теперь я счастлив. Вот и вся тайна.

Ваш почтительный слуга Фредерик Бастьен».

- Хорошо, дружок, - одобрил Давид, - вы благородно признались в зловещих намерениях, которые потом искупили с риском для своей жизни.

- Когда я думаю об этом перевоплощении Фредерика и обо всем, что произошло, я говорю себе, что это ваша заслуга, месье Давид, и что пятнадцать дней назад мой сын еще терзался, раздираемый желчью.

- И ты еще не знаешь всего, - заметил Фредерик, прерывая свою мать. - Ты не знаешь, как ты обязана нашему доброму гению, который горе сумел превратить в радость.

- Что ты говоришь, дитя мое?

- Фредерик! - воскликнул Давид с упреком, так как угадал намерение юноши.

- Мой друг, сегодня день признания в старых недомолвках, и я вижу свою мать такой счастливой, что…

И он спросил:

- Не правда ли, мама, ты счастлива?

Мари пылко обняла сына.

- Видите, мой друг, мама счастлива, и прошедшая опасность не сможет опечалить ее. Тем более, когда она узнает все, она станет любить и благословлять вас еще больше.

- Фредерик, еще раз заклинаю…,

- Друг мой, до этого только один довод заставлял меня утаивать этот секрет от мамы - боязнь ее рассердить.

- Ради Бога, сынок, объяснилось! - встревожилась Мари.

- Хорошо, мама. Помнишь то ночное прощание. Так вот, оно не было сном.

- Как? Ты приходил?…

- Сказать тебе «прощай».

- Боже мой! Что же ты хотел сделать?

- Я хотел покончить с собой.

Мари испустила крик, ужаса и вся побелела.

- Фредерик, вот видите… Какая неосторожность! - крикнул Давид.

- Нет, месье Давид, - Мари вынужденно улыбнулась. - Я проявила нелепую слабость. Разве мой сын не здесь, не в моих объятиях?

И, сказав это, мать прижала его к груди.

- Вот я тебя держу, - сказала она дрожащим голосом, - теперь я больше не боюсь и могу выслушать все.

- Мама, терзаемый завистью, преследуемый угрызениями совести, которые пробуждал во мне твой голос, я убежал от месье Давида. Он бросился за мной и настиг, когда я кинулся в Луару и стал тонуть…

- Несчастный! Без него ты погиб бы…

- Да. Он видел, что я тону. Я позвал тебя, мама, словно ты могла мне помочь. Он прыгнул в воду и…

Фредерика перебила Маргарита. Старая служанка на этот раз не улыбалась, а была встревожена и расстроена. Подойдя к хозяйке, она негромко сказала:

- Мадам, мадам, приехал месье Бастьен!

Глава XXXI

Слова Маргариты, объявившей о прибытии Жака Бастьена в тот момент, когда Мари узнала, что обязана Давиду не только моральным исцелением, но и спасением жизни своего сына, привели молодую женщину в полное ошеломление. Она осталась немой и неподвижной, словно сраженная нежданным ударом, ибо из-за утренних событий она совсем забыла о письме мужа.

Фредерик со своей стороны ощутил грустное изумление. Благодаря сдержанности своей матери он не догадывался, до какой степени отец вел себя несправедливо и жестоко по отношению к ней. Но некоторые домашние сцены, в которых проявлялась грубая натура Жака Бастьена, суровость, к которой он прибегал для поддержания отцовского авторитета во время своих редких приездов на ферму - все это внесло в отношения отца и сына крайнюю холодность. Давиду приезд хозяина тоже внушал опасения. Он решил делать этому человеку всевозможные уступки, унижаясь перед ним, чтобы ничем не вызывать его гнева, однако ему тяжело было думать о том, что его отношения с Фредериком и Мари всецело будут зависеть от каприза Жака Бастьена.

Маргарита не намного опередила его. Давид, Мари и ее сын еще находились под впечатлением внезапного сообщения и терялись в невеселых мыслях, когда Жак вошел в комнату для занятий в сопровождении своего кума Бриду, бывшего судебным исполнителем в Пон-Бриллане.

Жак Бастьен, как мы уже говорили, представлял собой грузного гиганта. Его крупная голова, покрытая гривой спутанных рыжих волос, была едва отделена от могучих плеч широкой бычьей шеей. Щеки его были румяными и гладко выбритыми. На лице выделялся крупный нос, толстогубый большой рот с белыми зубами и маленькие блестящие глаза. Они глядели одновременно хитро, подозрительно и зло. Голубая блуза, которую он, по своему обыкновению, надевал под редингот, облегала его выступающий, как у Фальстафа, живот. Его теплые бархатные панталоны были заправлены в сапоги, нечищеные уже несколько дней. В одной из своих могучих, но коротких рук он держал палку, которая висела на ремешке, обхватывавшем его запястье. Это было какое-то подобие мастодонта, а не человек.