Зависть - [5]

- А, доктор, - ласково улыбнулась мадам Бастьен, - вы пришли вовремя, чтобы получить нагоняй!

- Нагоняй? Я?…

- Конечно. Вот уже целых пятнадцать дней, как мы вас не видели.

- Фи, - развеселился г-н Дюфур, - фи! На свете мало эгоистов, которые, обладая столь цветущим здоровьем, как у вас, добивались бы визитов врача!

- Фи! - не менее весело ответила мадам Бастьен доктору, - пренебрегающий, который заслужил достаточную благодарность людей, спасенных им, не может лишить их удовольствия высказывать ему ее как можно чаще. Спасибо, наш спаситель, спасибо!

- О, моя матушка права, месье Дюфур, - добавил Фредерик, - вы думали, что если вернули меня к жизни, то все кончено между нами, не так ли? Вы неблагодарны!

- Мать и сын объявили мне войну. Я не в силах ее выдержать, - ответил доктор, делая шаг назад. - Вот, я отступаю…

- Полно, - остановила его мадам Бастьен, мы не воспользуемся своим преимуществом, но при условии, доктор, что вы пообедаете с нами.

- Я отправился из дома с этим превосходным намерением, - сказал доктор на этот раз серьезно, - но едва я достиг последних домов Пон-Бриллана, как меня остановила бедная женщина, которая попросила пойти поскорее осмотреть ее мужа. Я пошел к нему, оказал первую помощь. К несчастью, его болезнь так серьезна и так быстро начала развиваться, что я не буду спокоен, если снова не повидаю этого больного до семи часов вечера. - А я желал сделать этот вечер праздничным для себя, - сказал доктор, - он так хорошо завершит весь день, так как утро уже принесло, мне большую радость.

- С вами произошло какое-то счастливое событие, дорогой доктор? Ах, тем лучше!

- Да, - ответил г-н Дюфур с волнением, - я беспокоился за своего лучшего друга, отважного путешественника, который предпринял опасный вояж через малоисследованные области Южной Америки… Я не имел известий о нем более восьми месяцев и уже начал тревожиться, когда в это утро получил из Лондона письмо, отосланное им из Лиме. Для довершения счастья он обещает мне приехать и провести некоторое время со мной. Судите, как я рад, милая мадам Бастьен, он, как брат для меня, золотое сердце и вместе с тем один из самых интересных и одаренных людей, каких я знаю. И на какое-то время им завладею я один. А? Какие излияния чувств, какие беседы! Итак, в своей жажде счастья я сказал себе: «Я буду ненасытным, чтобы удвоить блаженство, надо пойти поделиться радостью с мадам Бастьен и пообедать у нее. Я проведу здесь не сколько приятных часов и сделаю предложение, которое ей, наверное, будет приятно, как и Фредерику.

Я надеюсь провести тогда с ними целый день, как настоящий сибарит[2]!»

В этот момент доктора прервал старый слуга, державший за руку бедно одетого ребенка лет семи-восьми. Стоя в дверях дома, он позвал юношу:

- Господин Фредерик, шесть часов.

- До скорого свидания, мама, - сказал он, целуя молодую женщину в лоб.

Затем он повернулся к доктору:

- Я увижу вас перед отъездом, не правда ли, дорогой месье Дюфур?

И в два прыжка Фредерик присоединился к старику и ребенку, с которыми вошел в дом.

- Куда он побежал? - спросил дружески врач молодую женщину.

- Давать свой урок, - ответила Мари, улыбаясь. - Разве вы не видели его ученика?

- Какого ученика?

- Тот ребенок, что стоял там, - это сын одного поденщика, что живет слишком далеко от Пон-Бриллана, чтобы мог посылать его в школу. Итак, Фредерик через день дает ему два урока чтения и, уверяю вас, доктор, что я удовлетворена как учителем, так и учеником, ибо Фредерик проводит эти занятия с рвением и терпеливостью, и его ученик прекрасно отвечает этим заботам.

- Но это прекрасно!

- Чего вы хотите? - поинтересовалась мадам Бастьен с нежной и покорной улыбкой, - за неимением милостыни мы, по крайней мере, делаем это. Так как вы знаете, что мой сын и я строго ограничены в средствах. Но, продолжала Мари с выражением бесконечной доброты, - как я могу жаловаться? Благодаря этой стесненности в средствах Фредерик ухитряется находить способы действовать самостоятельно, полагаясь на, себя, и некоторые из его поступков так трогательны, уверяю вас: Если бы я не опасалась показаться вам чрезмерно гордой, я бы вам рассказала о случае, который произошел неделю назад…

- Ну, дорогая мадам Бастьен, вы хотите, чтобы я обвинил вас в ложной материнской скромности?

- Нет, я ею не обладаю. Выслушайте же меня, дорогой доктор. В прошлый четверг я гуляла с Фредериком среди вересков Брева…

- Где находится пашня, не так ли? Я видел это, когда проходил сегодня мимо.

- Действительно, в том месте есть пашня, а вы знаете, доктор, какая это тяжелая работа.

- Да, я представляю: вырывать с корнем вереск, который рос там три или четыре века!

- Я шла по этой местности с сыном, когда мы заметили несчастную худую и болезненную женщину с девочкой лет двенадцати, столь же хрупкой, как и ее мать - они выкорчевывали вереск.

- Женщина и слабый ребенок делали эту работу? Но это свыше их сил.

- Совершенно справедливо. И несмотря на мужество двух бедных созданий, дело продвигалось туго. Мать, с большим трудом поднимала тяжелую мотыгу, долбя твердую землю. Наконец, когда корень вереска, который она, без сомнения, долго выкапывала, немного обнажился, женщина и девочка, то используя мотыгу в качестве рычага, то своими руками разгребая землю, пытались вырвать растение с героическими усилиями. Все оказалось напрасным. Несчастная женщина сделала жест горестного отчаяния. Она бросилась на землю, разбитая горем и усталостью. Затем, накрыв голову краем передника, она разразилась глухими рыданиями, которым маленькая дочь, стоявшая возле нее на коленях, вторила плачем.