Зависть - [4]

Тогда начался такой безумный смех, взрыв такого неистового веселья, что оба игрока поневоле прервали игру. Мать и сын то поднимали, то опускали руки, щеки у них алели, глаза увлажнили слезы, выступившие от смеха; продолжая смеяться, они достигли грубой деревянной скамейки, на берегу ручья. Здесь оба передохнули несколько минут, во время которых мадам Бастьен заботливо вытерла пот, появившийся у сына на лбу.

- Мой Бог! - сказал Фредерик. - Это же смешно, так хохотать!

- Да, но признайся, что это замечательно.

- Конечно, и во всем виноват этот волан, который упал мне на нос.

- Фредерик, ты опять начинаешь… Тем хуже.

- Нет, это ты хочешь смеяться, я же вижу.

И оба снова залились тем глупым смехом, настолько абсурдным, настолько нелепым, как и причина, возбудившая его.

- Все равно, - сказала мадам Бастьен, первой очнувшись от нового приступа веселья, - видишь ли, Фредерик, меня утешает в этом нелепом смехе то, что только такие счастливые люди, как мы, способны так бесшабашно радоваться.

- Да, мама, ты права, - согласился Фредерик, прислонившись головой к плечу мадам Бастьен и покачиваясь тихонько с очаровательной лаской, - мы так счастливы! Как, например, в этот момент; прекрасным летним вечером, под этой прохладной сенью быть здесь, возле тебя, положить голову на твое плечо и прикрыть глаза.

Видеть отсюда, через золоченую вуаль солнечных лучей, наш домик в то время, как мы слушаем журчание водопада, одним взглядом охватывать этот маленький мирок, который мы никогда не покинем. О! Это так прекрасно, так приятно. Хотелось бы сто лет оставаться так.

И Фредерик сделал новое движение, словно в самом деле собирался нежиться целую вечность на плече матери.

Молодая женщина, не желая беспокоить Фредерика, только немного склонила голову набок, чтобы коснуться своей щекой щеки сына, взяла его руки в свои и ответила:

- Правда, этот уголок земли всегда был для нас раем и, если исключить те тридцать три дня твоей болезни, мы напрасно будем припоминать грустные или тяжелые минуты. Не так ли, Фредерик?

- Ты меня всегда так баловала…

- Фредерик, ты совершенно не соображаешь, что говоришь, - сказала мадам Бастьен, изображая шутливую важность, - нет никого более раздражительного, несносного и несчастного, чем избалованный, ребенок. Я хотела бы знать, какие капризы, какие причуды я у вас поощряла, сударь? Ну-ка, поищите, поищите…

- Я уверен; ты не даешь мне даже времени на то, чтобы чего-то желать. Ты сама занимаешься моими развлечениями, моими удовольствиями по, крайней мере столько же, сколько и я, потому что, правда… Я не знаю, как ты делаешь, но с тобой время всегда проходит так быстро, что я не могу поверить, будто уже наступил конец июня, и я скажу то же самое в конце января и буду повторять всегда.

- Дело не в моей нежности, сударь, но скажите когда я вас баловала? И разве я не бываю строга и требовательна в часы ваших занятий, например?

- Да, я тебе указываю на это. Разве ты не делишь со мной мои занятия, как мои забавы. И для меня такая работа не менее приятна, чем отдых. Видишь, здесь мало моей заслуги!

Но, наконец, г-н Фредерик, вы увезли два превосходных приза из Пон-Бриллана и меня тогда не было с вами, надеюсь. Наконец, вы…

- Наконец, мама, - заявил Фредерик, обвивая руками шею Мари, прервав ее речь горячим объятием, - я утверждаю, я так счастлив только благодаря тебе.

Если я что-то знаю, если я чего-то достиг, то лишь благодаря тебе. Ты никогда меня не покинешь? Да, все, что во мне есть хорошего, это от тебя, но все скверное, упрямое, это все мое.

- Ох, что касается этого, то твоя милая головка хороша знает, чего она хочет, - сказала мадам Бастьен, в свою очередь прерывая Фредерика и целуя его в лоб. - Это правда, я не знаю воли более энергичной, чем твоя. Итак, ты упорно хочешь быть самым нежным, самым лучшим из сыновей. Тебе недостает… решимости.

Затем молодая мать добавила с волнением:

- Полно, дорогой сын, я тебя не расхваливаю. Каждый день мне приносит новые доказательства доброты и великодушия твоего сердца. Если я тебе льщу, то жители нашего маленького мирка, как ты говоришь, согласны со мной, а мы слишком просты и слишком не любим лжи, чтобы они старались нам угождать. И посмотри, - прибавила быстро мадам Бастьен, указывая на кого-то Фредерику, - если я нуждаюсь в помощнике. чтобы тебя убедить, я сошлюсь на свидетельство этого чудесного человека. Он знает тебя почти так же хорошо, как и я, и ты согласишься, что его искренность вне подозрений.

Новому лицу, о котором говорила мадам Бастьен и которое вошло в лес, было приблизительно лет сорок. Этот человек оказался невысоким, хрупкого сложения, наружность его была довольно невзрачной. Более того, его можно было бы счесть очень некрасивым, если бы безобразие не восполнялось остроумием и добродушием. Его звали г-н Дюфур, он был врачом в Пон-Бриллане, спасшим в прошлом году, благодаря своему опыту и заботам, Фредерика от опасной болезни.

- Здравствуйте, дорогая мадам Бастьен, - весело приветствовал ее доктор, приближаясь к молодой женщине и сыну. - Здравствуй, дитя мое, - добавил он, сердечно пожимая руку Фредерику.