Завирусились - [5]

Брат Эуген обвел глазами односельчан. Все были в блекло-голубых традиционных масках смирения. Молодцы. Хоть это не забыли.

– Ну что же, дорогие, мы все собрались здесь перед ежегодным испытанием на прочность. Поднимите руки, кому исполнилось шестнадцать.

Несколько робких кулаков поползло вверх.

– Поздравляю вас, теперь вы тоже принимаете полноценное участие в Великом Карантине.

Несмелые кивки и явно кривые усмешки под лоскутами голубой ткани. Да, расхлябанная молодежь пошла. Не хочет инициации. Хочет, чтобы все легко и просто было. Ну-ну…

– Вы все и так знаете о Великом Карантине, но моя обязанность вам передать, а ваша обязанность – выслушать. Когда-то давно на плечи наших предков легло тяжкое бремя. Настал час Вируса Лютующего. И спрятались люди по каменным норам, и лицо свое закрыли от страха. То был Великий Карантин, время примириться с близкими, время поразмыслить о жизни, время умерить страсти, время воздать благодарность за то, что у вас есть, и не просить большего.

Он помолчал, будто прислушиваясь к мыслям собравшихся. Задумчиво кивнул, продолжил:

– Итак, братья и сестры, нам предстоят нелегкие сорок дней. Не выходить из дома, питаться умеренно или даже скудно из собственных запасов, носить маски, омывать руки Горькой Водой трижды в день. Работать будут только врачи, продавцы и дружинники. Знаю, предвижу вопросы. Детей гулять не пускаем. Я вижу недовольство на ваших лицах, но предки наши терпели и нам велели.

Брат Эуген знал, что особо ярые мамочки будут выводить детей, полагая, что их никто не видит. И что те, кто успел запастись всяческими лакомствами, будут продавать продукты из-под полы. И что дома не будут люди пребывать в муках праздности и бездействия, а будут работать, смеяться, ходить без масок, забывать об омовениях. Но все же Великий Карантин сплачивает и дисциплинирует. И помогает понять, кто есть кто. Вспомнить о самом важном.

Слышались легкие шепотки: «Поздравляю тех, кому шестнадцать. Тоже мне, радость. Это как с началом школы поздравил… А я говорю, детей дома держать не буду. Невозможно, когда они целый день гойсают и родной бункер разносят… А тем, кому за шестьдесят, вообще предлагают в скиты отправиться и там в маске молчания поклоны класть за наше здоровье. Не, наша бабка не пойдет, она у нас дюже языкатая, и полдня не выдержит».

Брат Эуген вздохнул. Как жаль, что он не жил во времена Пришествия Вируса. Вот где были настоящие испытания. А где сейчас тот истинный Вирус? Не Вирус, а вакцина одна… И не очиститься человечеству по-настоящему, вплоть до Второй Пандемии…

Он говорил об этом и о многом другом. С теплой грустью смотрел на размякших, привыкших к сытости и здоровью людей. Ну что ж. Каждому дается по силам. Значит, и он слаб, если досталось ему такое стадо.

Закончив проповедь очередным патетическим призывом, пастырь вновь пустил флакончик в толпу. Односельчане, облегченные окончанием проповеди, теперь во время омовения шептались и хихикали. Когда Горькую Воду вернули, Брат Эуген встал.

Воздел кверху растопыренную пятерню. Все в трепете замолчали, встали, склонили головы. Знак Вируса Лютующего. Шутки в сторону.

«Хоть бы пару дней продержали Карантин в строгости», – подумал брат Эуген и отпустил паству.

Плюс-минус

Глубокая ночь. Затхлый воздух в полной людей квартире. Тоня притулилась на табуретке за кухонным столом и в свете лампочки-прищепки взялась писать.

Положила перед собой листок в клетку, разделила его пополам на две колонки: слева «минус», справа – «плюс». Задумчиво пощелкала кнопкой шариковой ручки.

Минусы-вирусы. Что отнял у меня вирус? «Нельзя гулять». Дети скачут на голове, свекровь, с которой и раньше собачились по мелочам (оно и понятно, две хозяйки на одной кухне – это как?), теперь начала в открытую лаять. «Ссоры со свекровью», «Дети бесятся в четырех стенах», – добавила Тоня. Зажала зубами кнопку ручки, повертела.

«Муж на взводе», – написала она в минусах. Сейчас вся страна на взводе. Единственного кормильца пока перевели на удаленную работу, но долго ли это положение продержится? Уже и Тоню начало подтрухивать, когда карантин продлили на месяц. Она, конечно, брала небольшие заказы на перевод, но перевод – это дело третьестепенное в ситуации кризиса. Заказов было мало, платили нестабильно, а если бюро совсем закроется, то и этого мизерного источника дохода не будет. Что тогда? Кому нужно ее высшее образование и тонкая натура, если, не дай Бог, голод? Почему она, дура, дура, не выучилась хотя бы шить? Хотя бы вязать нормально, а не только шарфы переменной ширины? А сейчас – месяц на карантине, два на карантине, а потом надо что-то делать, куда-то идти работать. И куда? Куда потекут тысячи людей с корочкой о высшем образовании и полным отсутствием практических навыков? На рынок, фруктами торговать? В столовую полы мыть? Воровать покинутые квартиры?!

Тоня вздохнула и написала: «Я на взводе», «Подвешенное состояние», «Нестабильность дохода».

На днях они с детьми вышли хоть немного проветриться. Не на детскую площадку, а на клочок земли между дворами, не слишком загаженный собаками и не слишком усыпанный битыми бутылками и бычками. Через несколько минут подошел очень вежливый полицейский, выспросил о причинах выхода на улицу, дал бланк, велел указать имя и адрес и расписаться, что с условиями режима самоизоляции ознакомлена. Хорошо, что тогда еще штрафы не утвердили, а то совсем попали бы. Ведь стуканул кто-то. Делать людям нечего, едят да тоскливо в окошко пялятся. «Ах, тут самые умные на улицу вылезли? У нас тут дети по потолку бегают, мы законопослушно сидим, а тут выискались какие-то! Сейчас, для их же блага, полицию вызовем! Ишь, детей опасности заражения подвергать!…»