Завидная наша судьба - [52]

На большой заснеженной лесной поляне четким четырехугольником выстроился полк. Торжественно вынесено гвардейское Знамя. Поднявшись на повозку, я напомнил бойцам и командирам о славных традициях их части, рассказал о Гжатске, о смоленской земле, ждущей освобождения, о линии обороны противника, которую предстоит прорвать могучим гвардейским ударом.

— Стремительность и натиск — в этом успех боя. Вслед за огневым валом артиллерии по первому сигналу командира во весь рост вперед на врага, товарищи гвардейцы! Беги и стреляй! Из винтовки, автомата, ручного пулемета поливай фашистов огнем, не давай поднять голову проклятым! Ворвался в траншею — бей, рази, уничтожай врага штыком и гранатой, прикладом  и пулей! Родина ждет, что гвардейцы, как всегда, честно и самоотверженно выполнят свой долг.

Долго не смолкает дружное «ура». Как клятва звучат взволнованные выступления бойцов и командиров. Окончен митинг. В наскоро сделанных шалашах и землянках, у приветливого тепла осторожно разложенных фронтовых костров завязываются простые, но волнующие бойцов рассказы бывалых фронтовиков о Хасане, о славном Бородинском бое 1941 года. И к каждому слову ветеранов особенно жадно прислушиваются молодые бойцы, которые завтра впервые пойдут в бой.

Все эти дни мы не жалели сил, чтобы добыть побольше разведывательных данных о противнике, особенно о его пулеметах, пушках и минометах на переднем крае обороны, чтобы уничтожить их во время артиллерийской подготовки. К утру 20 февраля этих сведений накопилось достаточно, и можно было принимать решение. Оно и было принято. Беспокоило то, что дивизия была слабо усилена артиллерией, а предстояло наступать на сильно укрепленные и хорошо оснащенные огневыми средствами позиции противника в полосе два с половиной километра. Обрадовало решение командарма придать нам 153-ю танковую бригаду. Но когда я увидел, какими машинами была она укомплектована, то радость сменилась разочарованием. Это были «двухэтажные» (так мы их называли) устаревшие американские средние танки М-3. Очутились они на вооружении Красной Армии в порядке помощи, о которой после войны так много начали кричать наши бывшие союзники. Танки были со слабой броней, неуклюжие, неповоротливые; над основным корпусом возвышались орудийные башни. Башня с правой стороны имела цилиндрическую форму, в ней помещалось 75-мм орудие (главное вооружение). Танк высокий — почти четыре метра, видно его было издалека. Даже по неглубокому снегу он проходил с трудом. А вдобавок ко всему его двигатель («Райт») работал на авиационном бензине. Танк легко воспламенялся и сгорал в течение нескольких минут. Если экипаж (семь человек) не успевал выбраться из машины, он весь погибал.

Днем 20 февраля командующий фронтом вызвал меня на командный пункт 352-й стрелковой дивизии, которая должна была наступать правее нас. К моему прибытию  здесь уже находились командующий фронтом и командарм. Доложил о прибытии. Конев, ответив на приветствие, приказал:

— Доложите, как вы представляете себе противника в полосе предстоящего наступления дивизии.

Я стал докладывать. Особенно подробно охарактеризовал вражескую огневую систему, вплоть до каждого дзота.

— Хм... вы хотите сказать, что в группировке противника изменений не произошло?

— Так точно. Не произошло.

— А вот генерал Пронин и командарм другого мнения. Видимо, вы в обстановке еще не разобрались. — И. С. Конев качает головой и продолжает настойчиво расспрашивать о траншеях противника, о позициях в глубине обороны, о резервах. — Значит, вы считаете, что противник находится здесь по-прежнему в старой группировке и главных сил не отводил?

— Так точно, — твердо заявляю я, несмотря на укоризненные знаки командарма.

Окинув меня недоумевающим взглядом, Конев повернулся к командиру 352-й дивизии генерал-майору Пронину, бывшему преподавателю академии.

— Ну а вы как, не изменили своего мнения после доклада вашего соседа, генерала Стученко?

Пронин, высокий, худощавый, седой, сутулясь над картой, звучным, хорошо поставленным голосом опытного лектора докладывает, что в полосе наступления обеих наших дивизий противник имеет только слабые части прикрытия, а главные силы он отвел за Гжатск...

События показали, что генерал Пронин был глубоко неправ. Откуда у него появилась такая оценка обстановки? Может, просто хотел «попасть в яблочко», как говорили слушатели академии, когда решение учебной задачи совпадало с решением кафедры?

Командующий фронтом благосклонно выслушал Пронина. Одобрительно закивали головами и остальные присутствовавшие.

— Ну вот, видимо, придется согласиться с выводом штаба армии и старого, опытного генерала, — подытожил Иван Степанович. — А вы генерал молодой, но слишком осторожный. 

Молча проглотив эту пилюлю, я в раздумье ехал к себе на командный пункт. Было ясно, что генерал Пронин и некоторые другие товарищи вольно или невольно ввели в заблуждение командующего фронтом. Этому, конечно, немало содействовал бесспорно установленный факт, что немцы в течение января и февраля часть своих сил (четыре пехотные и две танковые дивизии) перебросили с ржевско-вяземского плацдарма против наших Брянского и Центрального фронтов.