Завидная наша судьба - [51]

29-я гвардейская по-прежнему седлает Минскую автостраду в ста семидесяти километрах от столицы. В начале февраля получаем приказ готовиться к наступлению. К этому времени для войск Западного фронта создалась весьма благоприятная обстановка. Войска нашего правого соседа — Калининского фронта — угрожающе нависли с севера над флангом вражеской группировки. С юга так же грозно нависли над противником войска Брянского и Центрального фронтов. Успешное их наступление поставило бы немецко-фашистские войска на ржевско-вяземском плацдарме перед угрозой неминуемого окружения. Правда, фашисты пока не собирались оставлять этот опасный выступ. Три лучшие немецкие дивизии — 342, 35, 252-я — составляли первую линию его обороны. Гитлер заявил, что ржевско-вяземский плацдарм — это «пистолет, направленный на Москву», и требовал удерживать его во что бы то ни стало, до последнего солдата.

Но мы понимали, что немцам на выступе долго не продержаться. Наступление наших соседей неизбежно должно заставить противника оттянуть свои силы. Когда это произойдет? Мысль, что противник уже начал отход, овладела руководством Западного фронта и командующим 5-й армией и, конечно, их штабами настолько, что нам просто не стало житья. Через каждые два — три часа из штаба армии, а то и из штаба фронта слышалось:

— Вы что сидите? Противник давно начал отход, а вы спите... Немедленно переходите в преследование!

Мы давали сигнал передовым частям, те устремлялись вперед и тут же попадали под такой плотный огонь, что двигаться дальше было невозможно. Мы засекали огневые точки и убеждались, что вся огневая система противника осталась без изменений. А раз так, то, значит, у него все на месте и никуда он не собирается отходить. Наоборот, немцы, опасаясь нашего прорыва, стали еще больше укреплять свои позиции. 

После донесения о неудавшемся «преследовании» нас оставляли на несколько часов в покое, а потом все повторялось снова. Особенно эти эксперименты были тягостны ночью. За несколько дней нас настолько издергали, что пришлось подумать над тем, как все-таки сохранить силы на случай настоящего наступления.

Выход нашли такой: на всем фронте дивизии организовали и посадили в траншеи небольшие огневые группы с пулеметами, а то и с орудием. Как только из штаба армии или фронта поступал очередной разнос, что противник ушел, а мы спим, дежурный по штабу дивизии подавал сигнал. Все огневые группы тотчас открывали стрельбу. Всполошенные немцы, принимая это за наступление, начинали отвечать всеми своими огневыми средствами, вплоть до тяжелой артиллерии. Через несколько минут такой перепалки специально посаженные наблюдатели, засекая стреляющие огневые точки противника, уже докладывали после краткого анализа прямо в штаб, в разведотдел:

— У противника все на месте.

Тут же давался отбой, и через двадцать — тридцать минут все смолкало. На случай если бы в самом деле было обнаружено изменение в системе огня и появились другие признаки, свидетельствующие о той, что противник начал отход, мы имели небольшие разведгруппы, которые могли немедленно выступить вперед. Позже за ними нетрудно было бы быстро поднять передовые части. А пока огневой переполох никого не беспокоил и девять десятых личного состава отдыхало. Так мы сберегали силы.

Но вот случилось событие, которое опять надолго всех всполошило. На участке соседней, 144-й дивизии добровольно перешел на нашу сторону фельдфебель. На допросе он показал, что в ближайшие день-два на гжатском направлении начнется отход немецко-фашистских войск, а некоторые части якобы уже ушли на Гжатск. Этот перебежчик вообще испортил нам всю жизнь. Стало твориться что-то невообразимое. Каждый час нас, комдивов (корпусов тогда у нас не было, и дивизии непосредственно подчинялись командарму), обвиняли в незнании обстановки, в преступной медлительности и других смертных грехах.

Командующий Западным фронтом генерал-полковник  И. С. Конев решил двумя стрелковыми дивизиями, 29-й гвардейской и 352-й, перейти в наступление и захватить город Гжатск. Сдав свой участок обороны 144-й стрелковой дивизии и 175-му запасному полку, мы совершили нелегкий сорокакилометровый марш на север, в район Сашино, Гжатского района, Смоленской области. Шли ночью в суровую февральскую вьюгу. Дороги превратились в сплошные сугробы. Сильный ветер слепил снегом глаза, сбивал с ног. Трудно в такую погоду шагать с полной боевой выкладкой, тянуть за собой санки-лодочки, тяжело нагруженные патронами, минами, пулеметами. И все же дивизия образцово совершила марш, сосредоточившись в новом районе в сроки, установленные командованием.

Крепкий сон и добрые солдатские щи быстро восстановили силы. Весь следующий день, 21 февраля, шла подготовка к бою. Чистилось и приводилось в порядок оружие, подгонялось снаряжение, каждый еще и еще раз уточнял свое место в предстоящем бою.

Во всех частях и подразделениях состоялись партийные и ротные красноармейские собрания, краткие совещания парторгов и агитаторов. Вышли боевые листки, посвященные предстоящей XXV годовщине Красной Армии. В жарком бою готовились мы встретить славный юбилей Вооруженных Сил Советской страны. С подъемом прошли митинги. Я побывал на митинге в 87-м гвардейском стрелковом полку, которому предстояло действовать на главном направлении.