Заветы Ильича. «Сим победиши» - [78]
За три года гражданской войны, продолжал Ленин, мобилизуя на борьбу все человеческие и материальные ресурсы, мы зашли дальше, чем предполагали после Октября, и многие шаги в сфере народного хозяйства были не экономическими, а сугубо политическими мерами. И произошло это не в силу каких-либо доктринальных идей, якобы вычитанных у Маркса.
«…Нам пришлось проделать войну с неприятелем, превышающим наши силы в сто раз; понятно, что пришлось при этом идти далеко в области экстренных коммунистических мер, дальше, чем нужно; нас к этому заставляли… Мы завоевали громадные позиции, и если бы, начиная с1917по1921 год, мы не завоевали себе этих позиций, у нас не было бы пространства для отступления — и в смысле географии, и в смысле экономическом и политическом»>467.
Главное теперь — это «вопрос о границах отступления». Это вопрос о том — где и чем мы можем поступиться. Ответ определился вполне. Требования крестьянства в основном удовлетворены. Какие уступки сделаны буржуазии в городе и деревне — известно. На какие уступки иностранному капиталу готова пойти Советская власть — тоже известно. Теперь мы, заключает свою мысль Ленин, «можем сказать с полной твердостью, что отступление, которое мы начали, мы уже можем приостановить и приостанавливаем… Достаточно. Дальше назад мы не пойдем, а займемся тем, чтобы правильно развернуть и группировать силы»>468.
Прежде всего это касалось самой правящей партии — РКП(б). С тех пор как она стала у власти, к ней неизбежно стали примазываться различного рода проходимцы, карьеристы и просто жулики. В декабре 1921 года закончилась чистка, из РКП(б) исключили и выбыло более 24 % ее состава. «После того как мы начали чистку партии, — напомнил Ленин, — и сказали себе: “Шкурников, примазавшихся к партии, воров — долой”, стало у нас лучше. Сотню тысяч, примерно, мы выкинули, и это прекрасно, но это только начало»>1.
Владимир Ильич затрагивает, может быть, самый болезненный вопрос — о руководящих кадрах. Дело в том, что с окончанием войны изменился сам характер политической и государственной работы. Там, где раньше был нужен преданный революции «железный комиссар», теперь необходим был опытный хозяйственник и грамотный специалист. Между тем, «мы на практическую работу для исполнения насадили коммунистов со всеми их прекрасными качествами, но для этой работы совершенно непригодных»>469>>470.
«У нас сплошь и рядом, — поясняет Ленин, — во главе учреждения ставится коммунист — человек заведомо добросовестный, испытанный в борьбе за коммунизм, человек, прошедший тюрьму, но такой, который торговать не умеет… Напрасно самых достойных, великолепнейших коммунистов, в преданности которых ни один человек, кроме сумасшедшего, не усомнится, посадили туда, куда надо ставить расторопного, добросовестно относящегося к делу приказчика, который гораздо лучше справится со своей работой, чем самый преданный коммунист»>471.
Вот эта некомпетентность, неумение практически наладить новое дело и порождает бесконечные и бесполезные заседания, совещания, комиссии и подкомиссии, о которых хорошо написал накануне в «Известиях» в стихотворении «Прозаседавшиеся» Маяковский. На этих заседаниях «сочиняют что-нибудь особенное и мудреное… А то дело, которое им поручено, не делается. Не заботятся о том, чтобы сберечь копейку, которая им дана, и не стараются превратить ее в 2 копейки, а составляют планы на миллиарды и даже триллионы советские»>472. Все это порождает отсутствие исполнительной дисциплины, безалаберность, бестолковщину, настоящую российскую обломовщину.
Делегатам съезда рабочих металлистов Ленин поясняет: «Был такой тип русской жизни — Обломов. Он все лежал на кровать и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист… Старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел»'.
Так вот, заканчивает Ленин, — там нужна проверка пригодности людей, проверка фактического исполнения. Следующая чистка пойдет на коммунистов, мнящих себя администраторами… В этом, еще раз в этом, только в этом теперь гвоздь всей работы, всей политики»>473>>474.
После выступления на съезде металлистов, во второй половине дня 6 марта 1922 года, Ленин выезжает в деревню Кор-зинкино близ села Троицкое-Лыково Московского уезда. «ГПУ считало, — пишет Крупская, — что жить в Горках в то время было опасно, они напали на белогвардейские следы, и потому его устроили в Корзинкине — старом помещичьем доме. Дом был нелепый. Внутри большой темный зал, вышиной в два этажа. Во втором этаже в этот зал выходила открытая галерея, из которой шли двери в комнаты. В комнатах на стенах висели портреты Л. Толстого и была уймища каких-то сонных мух, которых надо было вытравлять. Я тоже на недельку приехала к Ильичу»>475.
Надежде Константиновне предстояло выступать на учительских конференциях, и она привезла с собой целую гору русской и иностранной литературы, так или иначе связанной с антирелигиозной тематикой. Это переплелось с тем, что Ленин пообещал новому журналу «Под знаменем марксизма» статью в ближайший номер, и «на прогулках, — пишет Крупская, — мы много разговаривали с Ильичем на антирелигиозные темы. Приближалась весна, набухали почки, мы с Ильичем ходили далеко в лес по насту. Снег размяк, но сверху покрылся ледяной коркой, можно было идти, не проваливаясь. Ильич говорил тогда о Древсе, о Синклере, о том, как вредна поверхностная, наскокистая антирелигиозная пропаганда, всякая вульгаризация…»
