Заветные поляны - [16]

— Теперь передышку сделаем, — опять рукой округлив губу, сказал дед. — Поди на сарай, на сенце поваляйся.

И пошли они на сеновал. Вася послушался, развалился на сене, а дед рядом сел. Продолжали они разговоры. Больше-то Терентий говорил:

— Тут славная девонька живет. Лариса. Ровесница тебе. Тоже городская. Познакомишься. Она разговористая. Второй год в деревне живет и в школе обучается, в Низовину на целую неделю уходит — в интернате устроена. Родители на Севере, а ей не по климату, вот и проживает. Бойкая, у нее все ходуном. На лето взялась двух двоюродников нянчить, чтобы поправлялись в деревенском приволье. Тут почти в каждом доме стайки внучат. У меня — ты один. Были бы живы сыновья, не отняла бы война… Почаще бы внуки наезжали. Кои, поди, и тут бы привились поблизости. Два сына у меня погибли. Молодяшки еще… А мы, старики, живем. Скрипим да живем. Друг за друга придерживаемся. По-другому нельзя. Ежели один тронется в переездку, всех потянет. И пропала деревня, заколачивай окна тесинами. Тут, того гляди, и поля, луга забросят — механизаторам не охотно на безлюдье в работу ездить. Так-то попить, поговорить есть куда зайти. Мы их привечаем как самых дорогих гостей. — Терентий старательно отвлекал себя от воспоминаний о погибших сыновьях, он тянул веревочку рассуждений от своих забот к общим деревенским. — Видал, дорога чахнет. Трактор с косилкой пролез да и поломался, третий день стоит. И никому не надо. Или руки не доходят. Трава давно поспела, косить бы… Ох-хо-хо. Я вон в огородах четыре стожара поставил да метать еще нечего. Старухи, смотрю, плохо косят. Сам пойду потяпаю. Спина скрипит, а ничего, не переломлюсь, поди. Две косы возьму, пожалуй. — Он, упираясь руками в колени, распрямился, как-то скособоченно, с трудом прошел по глодиннику, спустился в сени и там взял косы, поклепанные, отбитые еще на зорьке (Вася сквозь сон слышал стук молотка и долго определял, что же делает дедушка). — Покошу маленько. Копна по копне будет прибывать, смотришь, стог наберется. Сам смечу. И везти недалеко, рядом с телятником, — говорил Терентий в сенях. Так с разговорами и пошел он, совсем не заботясь, слушают ли его, нет ли… Внук тоже встал — не мог он валяться в прохладе на свеженьком сенце. Вышел на крыльцо, огляделся точно так, как это делает дедушка. И захотелось ему увидеть ровесницу Ларису. Какая она вблизи-то? Но в окне крайнего дома никого не было.

— Куда ты босиком? — бабушка опять узрела нарушение. — Вот старый, — шумела она на мужа через всю улицу, — босого парня потянул. Какую-нибудь да забаву себе приманивает.

Вася вернулся, надел кеды — нельзя подводить деда. Решил в первую очередь сделать так, чтобы бабушка была довольна. Натаскал полнехоньку бочку воды, принес два ведра в избу и почувствовал себя бодро, словно в спортзале после разминки. Теперь можно и на лугу поработать. Он еще не знал, что косить не так-то просто, не с первого взмаха пойдет.

Видя, как плавно и легко дедушка выкруживает косой, счел эту работу вполне посильной, доступной даже ребенку — в этом еще вчера убедился: возле колхозного телятника сыновья скотницы Галины азартно косили, сгребали кошенину и складывали на телегу.

— Значит, пробовать пришел. — Дед позвенел косой — настраивал ее точильной лопаткой, проверяя острие большим заскорузлым пальцем. — А остра. Этой только заброшенные соты срезать. Ну-ка, берись. Плавненько надо выводить на пятке. Тут ровно, место подходявое для первоука. Косьевище сильно не сжимай, а то мозоли сразу набьешь. С богом, значит, — Терентий в бога не верил, но поговорочка у него такая была.

Вручил он внуку косу, а смотреть на зачин не стал, свое покосиво повел: так будет лучше, пусть Вася не чувствует, что под руку глядят. А внук и доволен доверием: сначала по воздуху махнул косой — примерялся, потом срезал самые высокие цветочки и, осмелев, азартно углубил косу в траву да и застрял — прокосить-то силы не хватило. Ладно, сдал назад и снова — швырк по верхушечкам, потом — чуть пониже в том же месте. И так не получилось: только траву пригладил. Коса то шныряла по верху, то утыкалась в землю, а трава будто бы уклонялась, вывертывалась из-под нее. Вот и раззудись плечо, размахнись рука. Не дрова рубить…

— Правда, ученый водит, а неученый следом ходит. Дай-ко сообща, тут и получится, само пойдет. — Дед встал сзади, прислонил к себе Васю, будто обнял его, и вместе они взмахнули косой, поднырнула она под траву и, невидимая, быстро там пробежала, сбила к пяточке скошенную траву и сбросила ее — ширх! И еще раз. И еще. Смотрит Вася: под ногами ровненько, словно выбрито, а слева получается валок. И вот машет, машет нешироким захватом, мелкими шажками продвигается вперед, оставляя грядочку кошенины, и чувствует легкое прикосновение дедовых рук, сдержанное дыхание его. Потом ему кажется, что дед отстает, не успевает шагать за понятливым внуком. Впереди будто бы тропочка лежит, вот по ней, по собственной тени — и продвигался Вася, пока Терентий его не окликнул:

— Стой теперь. Вздохни. Косу надо повострить. Ты, вишь, какой хваткий. Сразу и пошло. Вдвоем-то мы сегодня можем на полстога намахать.