Завет Холкрофта - [123]

Пэйтон-Джонс внимательно изучал своего собеседника. Злой спор длился уже примерно полчаса. Разведчик безжалостно обрушивал на Теннисона шквал вопросов и хлестких оскорблений. Это был испытанный метод ведения допроса, позволявший отделить правду от фальши. Было очевидно, что англичанин, наконец, был удовлетворен. Голос его стал мягче.

— Хорошо, мистер Теннисон. Давайте прекратим выяснение отношений. Насколько я понял, мы должны принести вам свои извинения?

— Извинения будут не односторонними. Просто я знал, что мне лучше работать в одиночку. Господи, кем мне только не приходилось прикидываться... Если бы кто-нибудь засек меня в обществе человека из вашей конторы, то вся моя работа пошла бы насмарку.

— Тогда я прошу прощения за то, что мы вызывали вас к себе.

— Эти моменты были крайне опасны для меня. Я начинал чувствовать, что Тинаму ускользает.

— Но мы его пока так и не поймали.

— Но близки к этому. Теперь это — дело нескольких дней. Удача будет на нашей стороне, если мы будем предельно пунктуальны во время принятия решений, если мы тщательнейшим образом проверим улицы, по которым будут следовать делегации, залы заседаний, места предстоящих церемоний и банкетов. Такой возможности может больше не быть. Как не было прежде и такого громадного преимущества на нашей стороне: мы знаем, что он уже здесь.

— Вы абсолютно уверены в своих информаторах?

— Никогда прежде не был в них так уверен. Тот человек в берлинской пивной был курьером. Тинаму убивал всех присланных к нему курьеров. Последними словами несчастного были: "Лондон... на следующей неделе... встреча в верхах... по одному с каждой стороны... человек с татуированной розой на правой руке... «Нахрихтендинст»...

Пэйтон-Джонс кивнул:

— Мы запросим Берлин. Пусть установят личность погибшего.

— Вряд ли вам что-либо удастся узнать. Насколько я знаю, «Нахрихтендинст» тщательно блюдет конспирацию.

— Но они всегда хранили нейтралитет, — возразил Пэйтон-Джонс. — И их информация всегда была очень точной. Обвинители на Нюрнбергском процессе постоянно пользовались информацией «Нахрихтендинст».

— Я полагаю, что «Нахрихтендинст» поставляла информацию в Нюрнберг избирательно. Мы не можем знать, что они утаивали.

Англичанин снова кивнул:

— Вполне возможно. Узнать, что именно они скрывали, мы не сможем никогда. Вопрос в другом: почему они это скрывали?

— Если позволите... — сказал Теннисон. — Несколько стариков хотят перед смертью отомстить всему миру. У Третьего рейха было два идеологических противника: коммунисты и западные демократы. Во время войны они стали союзниками, невзирая на антагонизм. Теперь каждый из бывших союзников жаждет превосходства. По-моему, это идеальная месть: заставить коммунистов и Запад обвинять друг друга в политических убийствах, натравить монстров друг на друга, чтобы те погибли в страшной схватке.

— Ну, если исходить из этого, — перебил Пэйтон-Джонс, — то под эти мотивы можно подвести сотни убийств, совершенных в последние годы.

— Но отбрасывать эту гипотезу у вас тоже нет оснований, — сказал Теннисон. — Или есть? Что, британская разведка имеет прямые связи с «Нахрихтендинст»?

— Мы непременно проверим досье «Нахрихтендинст». Действовать вслепую на основании вашей информации мы не намерены.

— И что, кто-то из «Нахрихтендинст» по-прежнему жив?

— Вполне возможно. Честно говоря, про «Нахрихтендинст» давно уже никто не вспоминал. Но я могу проверить.

— Вы дадите мне имена членов «Нахрихтендинст»? — Пэйтон-Джонс откинулся на спинку кресла:

— Является ли это одним из тех условий, про которые вы говорили, мистер Теннисон?

— Скажем так — да, но я буду настаивать на этом лишь при определенных обстоятельствах.

— Я думаю, так поступил бы любой цивилизованный человек. Если мы поймаем Тинаму, то вас будет чествовать чуть ли не вся планета. Имена членов «Нахрихтендинст» в этом случае — сущая мелочь. Если у нас в архивах есть сведения о «Нахрихтендинст» — вы их получите. Какие у вас еще просьбы? Доставать мне блокнот?

— Их не много, — обиженно произнес Теннисон. — И возможно, некоторые из них покажутся вам странными. Во-первых, из чувства уважения к своим хозяевам я просил бы у вас пятичасовую фору для «Гардиан» в освещении предстоящего события.

— Она у вас в кармане, — ответил Пэйтон-Джонс.

— Во-вторых, я хотел бы получить от британской разведки официальное свидетельство о том, что мое досье безупречно и что я оказал вам активное содействие в деле сохранения... скажем так... «международной стабильности».

— Думаю, что такое свидетельство будет вам ни к чему. Если благодаря вашей информации мы сможем схватить Тинаму, то главы многих государств почтут за честь наградить вас высшими знаками отличия. В этом случае наше официальное письмо будет излишним. Оно вам ни к чему.

— Нет, оно мне понадобится непременно, — сказал Теннисон, — ибо моя предпоследняя просьба такова: я не хочу, чтобы мое имя было где-либо упомянуто.

— Не было... — Пэйтон-Джонс был ошеломлен. — Это что-то странное, не так ли?

— Я бы попросил вас не смешивать мои профессиональные амбиции с моей частной жизнью. Мне не нужны награды. Фон Тибольты в большом долгу перед Великобританией. Пусть это будет частичным возмещением долга.