Завещание Луция Эврина - [14]

На допросе я не присутствовал, но дал своим подчиненным строгое указание избегать каких-либо дискуссий и просто объявить, что обвиняемый высылается на основе эдикта, запрещающего вербовку в христианскую общину. Я позаботился о том, чтобы слух не только о мягком приговоре, но и о мягком обращении с этим стариком дошел до ушей христиан, дабы лишить их всякого повода к новым безрассудствам.

Я распорядился также, чтобы после оглашения приговора этого человека привели ко мне. Такое бывает лишь в исключительных случаях; обычно я остаюсь за сценой. Не говоря ужо о том, что у меня нет времени лично вникать в каждое рядовое дело, ореолу государственной власти даже повредило бы, если бы я стал появляться слишком часто.

Когда старика ввели в мой кабинет, я поднялся из-за стола, чтобы приветствовать его, и предложил ему сесть. Потом осведомился, не надо ли распорядиться, чтобы принесли какое-нибудь освежающее питье; но он только улыбнулся и отрицательно покачал головой, так что я сразу же отослал чиновника, доставившего его ко мне.

- Полагаю, вы знаете, кто я такой, - начал я.

Он вежливо кивнул.

Уже по тому, как он опустился в кресло, я сразу понял, что передо мной человек, получивший хорошее воспитание. Он держался совершенно естественно, без малейшего намека на напыщенную скованность, свойственную людям, изо всех сил старающимся подчеркнуть свой аристократизм. Но и без малейших признаков подобострастия или строптивости, всегда свидетельствующих о зависимом положении человека. Он сидел передо мной как равный мне по положению гость, которого я пригласил, чтобы выслушать его компетентное мнение и который лишь из вежливости не счел возможным отклонить мое приглашение. Такое встречается крайне редко; почти все приходящие ко мне чувствуют себя скованно, зная, кто я, и держатся неестественно. А если я веду себя естественно и непринужденно, они мне не верят.

Он мне вообще очень понравился. Хотя бы такой чисто внешний штрих: он не носил бороды и был тщательно выбрит - в противоположность многим христианам, считающим своим долгом подчеркивать пренебрежение к обывательским нормам приличия и причастность к простому люду с помощью нечесаных бород, неопрятной одежды и других бьющих в глаза примет варварства. Короче говоря, он производил впечатление человека очень старого и слабого, по отнюдь не дряхлого и вполне владеющего своим телом и духом. Нос у него был тонкий, благородной формы, а губы еще сохранили следы былой пухлости и яркости. И даже теперь, уже голубовато-бледные, они все равно не были похожи на губы фанатиков, упрямо сжатые или искаженные злобой. Взгляд его глаз, полуприкрытых тяжелыми усталыми веками, большей частью был устремлен куда-то вниз, но это не выглядело как проявление невнимания к собеседнику. Вероятно, он принадлежал к тому типу людей, которые больше полагаются на слух, чем на зрение. Когда он широко открыл глаза, они показались мне непропорционально большими. Возможно, в его жилах текло больше восточной крови, чем я полагал. А может, он был просто-напросто близорук. Но главное - взгляд его был скорее внимающим и впитывающим, чем излучающим. Руки его свободно покоились на коленях, а не были крепко сцеплены, как это принято у христиан, из-за чего мне всегда казалось, будто они вынуждены судорожно за что-нибудь цепляться, поскольку та пустота, которой они поклоняются, не дает им никакой опоры. Не помню, сделал ли он за время нашей беседы хотя бы один жест. Руки его просто отдыхали.

- Само собой разумеется, я тоже знаю, кто вы такой, - продолжал я. Читал ваши сочинения. Мне известно также, какое влияние вы оказываете на своих сторонников. Весьма благодатное влияние, с моей точки зрения, точки зрения судьи. Простите! Я пригласил вас к себе не для того, чтобы говорить вам комплименты, в коих вы не нуждаетесь. Приговор суда я, к сожалению, не в силах изменить. Мне крайне неприятно подвергать высылке человека, годящегося мне в отцы, по этого требует закон. Я мог добиться лишь того, чтобы было подобрано место ссылки, не вредное для вашего здоровья. Мне доложили, что климат в Таврии мягкий и приятный; сам я там еще не бывал. Я намереваюсь сделать все от меня зависящее, чтобы тамошние власти обращались с вами как можно более деликатно. Но гарантировать этого, к сожалению, не могу. Наместники провинций чрезвычайно высоко ценят свою самостоятельность, из-за этого у нас достаточно часто возникают трудности. В общем, об этом не стоит и говорить, это все вещи само собой разумеющиеся. Я пригласил вас к себе, чтобы обсудить нечто сугубо личное, то есть не как официальное лицо, призванное решать проблемы, по которым мы с вами, к сожалению, придерживаемся разных взглядов. Другими словами, я не могу требовать, чтобы вы вникли в суть моего вопроса, и полагаюсь только на вашу добрую волю. Чтобы уж покончить с этим, сразу же добавлю: эпитет "личное", который я употребил, верен лишь в известном смысле. Моя интуиция - назовем пока так это чувство - подсказывает мне, что вопрос этот затрагивает также и вас, то есть христиан. А может быть, и вообще будущее всего мира, как ни самонадеянно это звучит. По-видимому, мне нет нужды заверять вас, что ни слова из того, о чем мы здесь говорим, не выйдет за стены этой комнаты - во всяком случае, насколько это зависит от меня. Ваше умение разбираться в людях предохранит вас также от подозрения, что моя откровенность, скажем, всего лишь уловка опытного законника, и цель ее незаметно выведать у вас то, что потом можно будет обратить против ваших же приверженцев. Однако мое вступление затянулось, и, чтобы в свою очередь выказать вам полное доверие, я сразу спрошу; известно ли вам, что моя жена - член здешней христианской общины?