Завещание каменного века - [18]

Вспомнил! Мальчишка, действительно, не заглядывал в окна, но они попадали ему в боковое зрение. Шпалеры фруктовых деревьев, за ними разлинованные поля – скучный однообразный пейзаж, залитый неестественным синеватым светом. Равнина полого вздымалась, ее край не обрезался горизонтом, а заволакивался туманной пеленою.

Все-таки тревога была не моей. Мальчишку мучили угрызения совести, как будто он совершил такое, чего не следовало делать. За те немногие часы его жизни, известные мне в подробностях, он не сделал ничего, в чем бы нужно было раскаиваться. Значит, он совершил опасный поступок уже после того, как проволочный колпак, записывающий все его ощущения и мысли, был отключен. А это было и вовсе нелепо: я не мог знать, что происходило с ним в последующие часы.

Тут была какая-то загадка.

Я машинально избрал тот же путь, который мальчишка проделал дважды. Поражаюсь, как я не заблудился: сотни просторных коридоров и глухих, полуосвещенных штреков, соединяющих пятилучевые ячеи типовых кварталов-блоков, ничем не отличимы друг от друга. Можно пройти по одному месту десять раз и не запомнить дороги. Если бы мне понадобилось объяснить кому-нибудь, как идти, я не смог бы указать ни одной приметы.

Главное хранилище – образцово спланированный город с улицами, проулками, и километровыми проспектами. Между стеллажами свободно могли бы разминуться встречные грузовики. Застоявшаяся тишина и безупречная чистота омертвляли этот храм человеческих знаний. Похоже – все здесь в надежной сохранности. Пыль времени не накопилась даже в самых глухих закоулках. Порядок и чистоту в хранилище соблюдали не роботы, а специальные машины – самоуправляемые пылесосы и мойщики. Влажность и температура поддерживались автоматически.

Несметность знаний, заключенных в книжные переплеты (древнейший отдел), и, большей частью, в стандартные коробки с набором катушек ферролент, внушала невольный страх: смогу ли я разобраться в этой безмерности, разыщу ли сведения, нужные мне?

Эва все время держалась поблизости. Ее лицо выражало настороженное внимание ко всему, что попадалось нам, хотя ничего примечательного не было – все типовое, стандартное, как и на Земтере. Была единственная особенность: пол, стены, вещи, предметы здесь в отличие от земтерских грубо осязаемы и тверды.

Мы проделали уже не малый путь. Не знакомые с длительными переходами, земтеряне расквасились, едва брели. У всех были апатичные, утомленные лица. Попав в хранилище, Итгол с Пгарою оживилисья уловил это по их лицам. Проспекты и улицы из стеллажей привлекли их внимание. Хоть я по-прежнему выделял их среди остальных, недавней своей зависимости и какой-то подчиненности по отношению к Итголу не испытывал.

– Мы почти пришли, – подбодрил я остальных.

Прежде всего мне хотелось увидеть собственными глазами каминный зал, хотя остановиться мы могли где угодно: все жилые отсеки на астероиде давно пустовали.

В зале Виктора все было не таким, как в остальных помещениях, где властвовал стандарт. Камин, отделанный камнем, чугунная решетка, дубовые косяки, бра и шандалы вместо обычных потайных светильников, как повсюду. Должно быть, электропил в самом деле чудесное средство: дерево выглядело совершенно свежим. На беглый взгляд ничего не изменилось. Даже краски на репродукции, вделанной в стену над камином, не потускнели. Клюка, щипцы и совок – будто только и ждали, чтобы кто-нибудь растопил камин.

Убранство этого зала даже и в мое время показалось бы старомодным. Наверное, в чудачестве Виктора выразился протест против безликости, которая к его времени приобрела космический масштаб.

Сейчас, при незатопленном камине просторный зал выглядел холодным и чопорным. Тяжеленные кресла, симметрично расставленные у стен, напоминали музейные экспонаты.

Вот теперь мне стало ясно, почему я больше всего стосковался на Земтере – по живому теплу, по трескучему пламени сгорающих дров.

Сквозь тройной оградительный барьер, где меня дотошливо ощупали незримые контрольные лучи, я вышел во внутренний коридор.

Странно, почему я знаю про этот выход? Мальчишка не был здесь. Вообще я почему-то знаю гораздо больше того, что вместилось в четырехчасовую запись мальчищкиной жизни. Раздумывать об этом не было времени. После заодно уже займусь и этой загадкой.

Из ближней ниши вывалился шестиногий уродина-паук – правда, с одинаковым основанием можно было сказать "шестирукий": все шесть складных ходулин служили ему одновременно руками и ногами. Круглый глазок янтарно вспыхнул у него на лбу.

– Слушаю.

От этого сухого и внятного голоса меня непроизвольно передернуло. Чувство гадливости, которые он вызывал мерзкою формой, усилилось. За те немногие часы, что я пробыл в образе мальчишки, я не имел дела с роботами – видел только их искореженные тела в цирке.

Я завороженно смотрел на его бесстрастную цилиндрическую физиономию. Эта чертова бестия тридцать тысяч лет истуканом просидел в своей нише, а теперь как ни в чем не бывало:

– Слушаю.

Я подавил отвращение.

– Принесите вязанку дров, мяса на двенадцать порций шашлыка и кувшин вина.

– Через пять минут, – пообещал робот и уковылял по коридору.