Затор на двадцатом - [40]

Он не хотел обращать внимания на Марьяну, старался не смотреть на нее, не замечать, но это ему не удавалось. Как желал он, чтоб она, как раньше, сказала: «Адам, полюби меня». И кто знает, — может, он и полюбил бы, но она, испуганная, униженная и одинокая, боялась взглянуть на него ласково, не решалась произнести ни слова и трепетала перед ним.

Адам думал о Марьяне. Она всегда стояла перед его глазами, а вместе с нею появлялся и сыровар, которого он не хотел бы встретить: знал, что встреча благополучно не закончится. А вместе с сыроваром перед мысленным взором Адама появлялся ребенок, которого еще нет на свете, но который обязательно появится и будет называться его сыном или дочерью… Но его ли? И он уже сейчас ненавидел этого ребенка.

Наступил август. На панском поле батраки жали рожь. Адам в том году не видел ни весны, ни лета. Может, потому, что вся его жизнь в это время напоминала печальную, беспросветную осеннюю ночь.

Однажды после полуночи его разбудила Марьяна. Он открыл глаза и удивился, увидев, что в хате горит лампа. Адам понял, что произошло что-то, иначе Марьяна не посмела бы разбудить его так рано.

— Адам, подходит пора. Сходи к моей матери. Скажи, чтоб скорей пришла. Она знает.

Адам понял все. Его охватила злость.

— Адам, родненький. Милый мой Адам. А-ах! Я умираю. Неужели ты такой! — вдруг крикнула она, взглянув на его хмурое, безразличное лицо.

Адам надел штаны, свитку, обул сапоги и вышел из хаты. Темная августовская ночь царила вокруг. Он натыкался на придорожные кусты, старался ни о чем не думать. Ему только было странно, что у него есть теща и тесть. Ни разу после свадьбы он не был у них, никогда не вспоминал. И все же они есть. Жена, понятно, виделась, ходила к ним. И они приходили. А когда? Видно, днем, когда он был на работе. Адам хмыкнул, усмехнулся. Тесть Адама жил в деревушке, версты за три от имения. Адам попал бы туда и напрямик, однако не был уверен, что сразу найдет хату тестя.

Когда он вернулся домой с тещей, возле Марьяниной койки стояли две женщины. Марьяна стонала. Вдруг крик, полный боли и страдания, вырвался из ее груди. Он резанул Адама по сердцу. Хотелось выбежать из хаты, чтоб не слышать его. Женщины закивали ему, показывая на дверь, и он понял, что в его хате сегодня нет места мужчине.

На дворе было еще темно, хотя рассвет приближался. Адам побрел от хаты, ощущая в душе небывалую пустоту. Куда деваться, пока рассветет? И он побрел к панской конюшне. Остановился на полдороге. Как показаться там в такую рань? Конюхи начнут расспрашивать, хихикать… Разве они не знают! И пусть тот ребенок его, Адама, а люди все равно скажут: «Нет, сыровара!» Эх, если бы этого ничего не было, с какой бы гордостью взглянул он сегодня в глаза каждому! И тут он увидел сыровара. Тот шел навстречу ему. Сердце Адама бешено забилось. Когда сыровар поравнялся, он невольно схватил его за грудь и оторвал от земли. «Шмякнуть, чтобы не дыхнул», — мелькнуло в голове Адама.

— Хочешь?

Сыровар крякнул и схватился обеими руками за его руку.

— Что… тебе… надо? — прохрипел он.

Адам поставил его на ноги, не выпуская из рук.

— Жить хочешь?

— Хочу. А ты что, хочешь меня убить? — в голосе сыровара уже не было страха, в нем даже чувствовалась насмешка.

— Убил бы давно, если б хотел. Поганец ты!

— Я поганец? — сыровар рванулся. — Убери руки, слышишь? А то выстрелю в дурную голову.

И Адам увидел в руке сыровара револьвер. Пальцы его разжались.

— Оружие носишь.

— Не на таких дураков, как ты… Значит, хочешь убить? Сопляк, вот кто ты! Никого ты не убьешь, обух ты от тупого топора. Когда собираются убивать, не спрашивают, хочешь ли жить, а убивают сразу. Сопляк! — добавил он, повернулся и, не оглядываясь, медленно пошел к сыроварне.

4

Адам пахал.

Утром, когда он вышел из хаты, был уверен, что думы о Марьяне, о ребенке не дадут ему покоя. А вот теперь, идя за плугом, он думал не об этом. Сыровар и бессмысленная встреча с ним не выходили из головы. Было и горько, и стыдно. «Сопляк!.. Никого ты не убьешь». Эти слова он даже громко повторил. «Наиздевался. С женой жил и посмеялся в глаза. Эх, дурень!.. — ругал сам себя Адам. — Надо было шмякнуть о землю, чтоб не поднялся…»

Пасмурный день стал после полудня проясняться. Понемногу разошлись тучи, и с неба ласково взглянуло солнце. Поле ожило, даже лошади подняли головы и пошли веселей. Только Адам ничего не замечал, он смотрел невидящими глазами перед собой. Он и в этот раз возвращался с пахоты поздней, чтоб ни с кем не встретиться. Шел домой своей обычной походкой, возле двери остановился. Что-то ударило ему в голову и в сердце. Ударило так, что он даже остолбенел. Казалось, кто-то сильно сжал ему грудь, дышать стало тяжело. В один миг в голове пролетели последние годы жизни: смерть матери, женитьба, смерть отца, измена жены. Все это волновало, лишало покоя, выбивало из колеи. А вот теперь он идет домой, где, верно, уже появилось новое существо, и что-то сжало его сердце… И не радостью наполнилось оно. Ему трудно открыть дверь.

В хате топилась печь. Адам молча подошел к столу. Тут он заметил, что на койке лежит Марьяна, возле нее сидит теща и держит в руках подушку, а на подушке что-то завернутое в пеленки.