Затонувшая земля поднимается вновь - [56]

Пошел дождь. Смоченный воздух за окном пахнул весной – мусорки, частицы дизеля, что-то неопознаваемое от реки. Шоу тоже заснул и видел сон, как нашел комнату, где когда-то жил, – уже забытую, чистую и светлую, с современной мебелью: склад всего, о чем он забыл, что имел. Проснулся только поздним утром. Дождь, двигаясь на север на струе теплого воздуха с континента, осел над западом Лондона непроветриваемым шатром. Шоу задумался о том, что вчера ночью случилось по соседству. Сейчас четверг, подумал он. Виктория, как оказалось, уже уехала, оставив записку, полную романтичных сожалений и сложенную в подаренную книжку, как закладка.

«Мне все очень понравилось», – написала она. Если ему захочется, пусть приезжает в гости в Шропшир. Если у нее там что-то и есть, так это куча свободного места, и теперь, когда крышу починили, пневмония ему не грозит. «Ухаживай за матерью, – написала она дальше. – Она же за тобой ухаживала!» Потом уже менее определенно: «Рада, что у тебя осталась рыбка. Я сомневалась, что она тебе нравится».

И подпись, как во всех ее имейлах: «Твой друг Виктория».

И запоздалая мысль: «Ты отдаешь другим слишком много власти. Мы не знаем, что с ней делать». Это утверждение – врезанное в тонкую бумагу одной из любимых Шоу ручек «Мудзи», с дырками и разрывами в форме запятых как случайными акцентами, – его только запутало. «Не мне давать тебе советы, но вот что есть, то есть».

Первые главы «Детей воды», которые он пролистнул перед работой, только больше запутали. Он не помнил, чтобы читал это в детстве. Обнаружил, что его раздражает постоянное, но какое-то незаслуженное чувство вины маленького трубочиста.

В Брентфорде был отлив, лихтер Тима Суонна разлегся в грязи – в мелкой утрамбованной яме, форма которой совершенствовалась день за днем многие годы. В небе шли брожения, словно там происходил неведомый химический процесс; скоро погода снова изменится, подумал Шоу. На отполированной дождем палубе он не торопился. Старался не выронить ключи, потому что спускаться в эту грязищу, чтобы их раскапывать, будет тяжелее всего, что он заставлял себя делать в жизни. В безопасности кабинета он обнаружил, что здесь до него уже кто-то побывал. Мокрые отпечатки пересекали пол, потоптались перед столом, словно пришедший заглянул в компьютер, и направлялись к боковой двери, откуда уже не возвращались. Шоу толкнул дверь, но она, как обычно, была накрепко заперта. Он рассмотрел отпечатки – большие, бесформенные, частично испарившиеся, – потом вышел из кабинета и осторожно его обходил, пока не уперся в планширь с речной стороны. Там действительно была дверь – фанерная, некрашеная, расслаивающаяся, – но он не знал наверняка, та же или не та же. Он злобно постучал в нее кулаком, словно чтобы позвать самого себя. Потом развернулся и бросил взгляд через реку. Через дождь было видно только островок Брентфорд-Эйт; справа с трудом проглядывало слияние рек с лабиринтом старых каналов и доков; а на противоположном берегу бодро зашевелилась на ветру полоса деревьев.

Теперь небо подернуло серебристым отливом – к хорошей погоде. Ближе к вечеру начался прилив, баржа всплыла, по бечевнику со стороны Чизика пришел Тим Суонн – с изможденным и затравленным видом посреди ватаги вопящих школьников. От дождя его одежда липла к телу; лицо поблескивало. Ничего не говоря, он просто сел и загрузил новый контент на сайт; после чего они провели вечер в дальнем зале «Эрл оф Марч», неохотно слушая синти-поп восьмидесятых, пока Тим ел говяжий мини-стейк с картошкой.

– Значит, до меня приходил ты, – сказал Шоу.

– Куда?

– В кабинет. До меня.

Тим озадаченно взглянул на него.

– Я там допоздна, – сказал он после паузы.

Четыре

16 Вода под морем

Виктория Норман доехала на «Фиате» до Шропшира, после чего предоставила шоссе М40 его заблуждениям о том, что с 1167 года Оксфорд – единственное средоточие всей истинно человеческой деятельности, и взамен неторопливо проехалась по долине Ившем до леса Уайр; после чего домой ее вела Северн. Виктория знала, что отныне ей придется быть осторожнее. Останавливалась она всего раз, перехватить сэндвич, глядя, как над отлогими полями у Тилбери-Холлоу кружат два красных воздушных змея с крыльями плоскими, как доски.

Вечер успел домой раньше ее. Пока она ехала в холм, между крышами и дымоходами еще лежал осадок заката в предсказуемо мунковских мазках красного и оранжевого, прямо как на репродукции в студенческой общаге столько лет назад. Открыв дверь, она обнаружила, что в ее отсутствие снова коротнуло электричество. Потом ела тушеную фасоль с маринованным баклажаном на тосте; включила телевизор и выключила; позже, наверху в кровати – как она думала, в комнате матери, – пыталась читать книгу, чьи страницы пахли чем-то средним между мастикой для пола и авокадо. Посмотрелась в зеркало. Написала сообщение Шоу. Удалила. В дороге за рулем устаешь, но спать при этом не хочется. Вождение подпитывает неприкаянность, включая какой-то ген, который потом никак не выключишь. Виктория решила, что коридор все-таки надо перештукатурить, но не существует такого идеального мира, в котором ей бы хватило денег осушить подвалы. Она размышляла, кого лучше завести, кошку или собаку. Она понимала, что по большей части думает, чтобы не думать, и с этой мыслью заснула.