Затонувшая земля поднимается вновь - [47]

Однажды вечером после сеанса он увидел, что на стене в гостиной появилась карта из офиса Тима – или точно такая же. Равномерно прикрепленная десятком ярко-красных булавок, та ровно входила в бледную область над камином. Но когда Шоу обратил на это внимание Энни – сказав что-то вроде «Как будто здесь и была», – медиум вдруг рассердилась.

– Она здесь и была, – сказала она. – Она моя. Это моя карта, и она была у меня.

Затем, словно ожидая, что он заспорит:

– Она моя. Всегда была моя. Если хочешь помочь, просто отнеси бокалы для шерри в посудомойку.

Шоу разглядывал карту, которая теперь господствовала в комнате с сизым паласом и сосновой мебелью восьмидесятых. Здесь свет раннего вечера, не разбавленный рекой, падал прямо, чего не увидишь в домике на лодке, и подчеркивал, что бумага жесткая и хрупкая, затрепанная, сворачивается по краям. Вблизи она слабо пахла, почти как старые книги, почти как вода в ванной после мытья. Кое-где встречались выцветшие места. Затертые пятна, сероватые и маслянистые, распределенные вдоль побережий и посреди океанов, словно указательные пальцы, поколение за поколением обращали внимание на точки, чья важность вечно ускользает от неподготовленного зрителя. Когда Шоу моргнул, вода послушно поменялась местами с сушей.

Позже он сказал:

– Тебе не стоит так себя утруждать.

За окном он видел, что последний ушедший клиент – мужчина в горчично-желтых вельветовых брюках и бордовом пуловере, простоявший весь сеанс с какой-то обувной коробкой под мышкой, – все еще слонялся у входа на кладбище. Где-то через минуту к нему присоединились две женщины в штанах до лодыжки и еще один мужчина с удивительно белыми волосами. Все четверо – лет шестидесяти, хорошо сохранившиеся, с переливистыми голосами и своими наборами тиков. Одна женщина вела пару такс на одном поводке. После разговора они сели в «Ауди Эстейт». Вразнобой хлопнули двери, затем машина двинулась на восток по Саус-Уорпл-вэй к железнодорожному переезду на Уайт-Харт-лейн. Шоу следил за ними с каким-то непониманием.

– Кто вообще все эти люди? – сказал он. – Они же тобой просто пользуются.

– Ты очень милый, – ответила Энни, – но и немного наивный.

Он размышлял над этим вердиктом за пирогом с курицей и со свиной рулькой в «Эрл оф Марч». Паб казался еще безлюднее обычного, а от чего-то в воздухе чесались глаза.

– На меня не смотрите, – сказала ему девушка за стойкой. – Это от чего-то, что сыплют в туалеты. Так уже весь день.

– Да я на вас и не смотрю, – сказал Шоу.

Через несколько дней после того, как на стене у Энни появилась карта, он встретил Тима Суонна в Барнсе, со стороны реки. Была суббота, скорее начало весны, чем лето, и над чизикским берегом раскрывалось небо. Тим казался таким же мутным, как и всегда. Рукава желтоватого хлопково-вельветового пиджака закатаны до локтя. Ранее он занимался чем-то таким, после чего на одной стороне лица осталась слабая равномерная краснота. А сейчас таращился в витрину риелтора – одного из десятка крокодилов, что выползли на главную улицу от набережной, – нагруженный парой сырых на вид продуктовых сумок, которые при виде Шоу поднял повыше. Они были такими тяжелыми, что на ладонях прорезались воспаленные складки.

– Всегда ходи за рыбой пораньше, – посоветовал он.

И затем, словно обязательно что-нибудь купил бы, если бы рынок недвижимости вел себя разумно:

– Ты только посмотри на эти долбаные цены.

Шоу присоединился к нему у витрины, они недолго поболтали. Потом Тим сказал, что ему надо в Хаммерсмит. Они прошлись вместе до Барнсского пруда. На машинах, с трудом пробивавшихся от Черч-роуд до Стейшен-роуд, поблескивал солнечный свет. На островке посреди пруда ссорились утки, а на стоянке Эссекс-Хауса деловито шумел перед неизбежным обедом фермерский рынок – там состязались за последние порции домашней пасты нервные банкиры из Франции и Скандинавии, как обычно, влет расходилось мясо коров свободного выпаса из Сомерсета. Между одиннадцатью и двенадцатью парк заполнялся проджект-менеджерами на прогулке, с детьми и одинаковыми шоколадными лабрадорами по пути в «Котсволдс»; теперь на берегах пруда столпились младенцы, робко предлагая буханки ремесленного кислого хлеба гусям и чайкам на отмелях. «Дорогой, – крикнул кто-то, – пожалуйста, не позволяй себя обижать!» Тим взглянул на эту деятельность с плохо скрываемым раздражением – напряжение проявилось в еле заметных движениях плеч и уголков рта.

– «Морт Лейк», или «Темный Пруд», – сказал он. – Если бы они хоть немного знали историю – если бы они знали то, что знал об этом месте Джон Ди, – держали бы гребаных детей дома.

Шоу понятия не имел, что тут имеется в виду, но заподозрил отсылки к «Дому Воды» или «Путешествиям наших генов». И мог только пожать плечами в ответ. Он уже бросил все попытки их прочитать.

– А я знаю больше их? – спросил Шоу вслух тоном, который, как он надеялся, покажет, что он что-то да знает – просто сам вопрос, что именно можно познать, намного сложнее, чем кажется. – Не уверен. Это же ты у нас знаток.

Тим усмехнулся.

– И в самом деле.

Пару минут они задумчиво смотрели над прудом. Дорожное движение встало, сдвинулось, снова встало. Этим утром у всех было слишком хорошее настроение, чтобы гудеть.