Затмить Земфиру - [2]

– Ну вот, пожалуйста, чем не цитата? «Грубый век. Грубые нравы. Романтизьму нету».

– А это откуда? А, ну да. «Не может быть!». Но ее же, кажется, Вицин произносит? Какой же он второстепенный персонаж?

– А какие цитаты вы имеете в виду?

Первое, что мне пришло в голову:

– «Где этот чертов инвалид?» Помните? Когда Вицин, Никулин и Моргунов загородили своей таратайкой...

– Помню, конечно. Это, по-моему, администратор на картине, Комаровский. Кажется, он еще жив. Но как его найти, не знаю. Я хорошо помню другого водителя грузовика, с холодильной установкой, откуда еще Никулин барашка пытался утащить. Из «Кавказской пленницы».

– Ага.

– Его зовут Коля Гаро, он тоже, кажется, числился администратором. В принципе я подумала, что координаты и Комаровского, и Гаро, и всех остальных нужно искать на «Мосфильме».

– Вот за этот совет спасибо!

– Не за что.

Потом мы еще вспомнили директора базы из третьей части «Операции „Ы“ („И вот учтите, что за это мелкое хулиганство я плачу крупные деньги“ – не самая, конечно, культовая цитата), старушку божий одуванчик („А еще ведь, как на грех, тесто я поставила“ – тоже цитаточка не фонтан), бдительного профессора по кличке Лопух („Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем“).

– Все они уже умерли, – вздохнула Нина Павловна. – Не представляю, с кем вы будете разговаривать, о чем писать?

– С родственниками, друзьями. Потом, не все же умерли. Вот помните, из «Ивана Васильевича» царица? «Марфа Васильевна я», помните?

– А, это Ниночка Маслова, – несколько оживилась Гребешкова. – Она долгое время работала в Театре киноактера.

– Вот. Или «Кикимора»: «Якин бросил свою кикимору...» Наверняка жива. Наберем персонажей!

Напоследок Нина Павловна рассказала, как Никулин однажды пошутил на встрече со зрителями: мол, Гайдай за каждый удачно придуманный гэг награждал актеров бутылкой шампанского. Гребешкова сидела с мужем в первом ряду и возмущенно толкала его в бок: «Леня, что же ты молчишь? Встань, скажи, что это неправда!» «Да ну, – отмахивался Гайдай. – Все уже обрастает легендами».

– Я к чему это говорю, – пояснила Нина Павловна. – Не получится ваше исследование собранием баек, слухов и легенд?

Я клятвенно заверил вдову Гайдая, что работаю только с фактами.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Когда после чайной церемонии мы приехали с Ксюхой домой, Маня спала на полу, на водяном матрасе, рядом с кроваткой Сонечки. «Не виноватая я, он сам пришел!» – стал оправдывать я сестру перед той, что лежала, словно распятая на кресте. Но только зря разбудил (впрочем, почему зря?). Заспанная Маня не произвела на меня особого впечатления, к тому же она вышла в каких-то широких рэпирских штанах, в которых можно было спрятать автомат Калашникова или, что еще хуже, море разливанное целлюлита... В общем, если бы не живой Манин интерес к творчеству Земфиры Рамазановой (мы тихонько включили кассету на кухне), нашей небесной истории могло и не быть.

Битый час за чашкой чая мы перемывали «Снег» и «Рассветы», «СПИД» и «Хочешь», «Искала» и «Ариведерчи» [3] . Под конец я высказался в том смысле, что уфимского надрыва певице хватит еще максимум на два альбома. Здесь, в Москве, Земфира уже налопалась шоколада или, простите за каламбур, зефира и, конечно, не перестанет писать красивые качественные (профессионализм не пропьешь!) песни, но над ними вряд ли будут рыдать суицидного вида девочки, царапая ногтями флору обоев [4] . Самоуверенность просто распирала меня, и я был готов к любому агрессивному наезду, поскольку до этого вкушал фанатичную речь Ксюхиной сестры. Но тут впервые столкнулся с Маниной непредсказуемостью.

– Ты чего, чувак? Ты за базар отвечаешь?

Радость ее была неподдельной. Так, наверное, радуются прыгуньи в воду, когда их конкурентка плюхается мимо заданного квадрата бассейна. Или стрелки, когда соперник вместо попадания в «десяточку» метко срубает зеваку с дерева. Но Маня чего так светится?

Все прояснилось через минуту.

– Девушка собирается стать звездой, – усмехнулась Ксюха. – Затмить Земфиру.

– Ага, – с детской непосредственностью кивнула Маня. – Я ее сделаю.

С трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Собственно, говорить далее было не о чем. Вскоре певунья ушла – она жила в доме напротив. Мы с Ксюхой вяло побарахтались на все том же водяном матрасе (боялись разбудить Сонечку). Светало, когда я вызвал такси.

Я ни разу не вспомнил о Мане, но как-то Ксюха притащила ее с собой на наше очередное рандеву. Случайно – с утра они вместе шныряли по магазинам. Певунья красовалась в обтягивающих бледно-голубых джинсах. Если говорить откровенно, это в итоге и решило дело: у будущей звезды не было даже намека на целлюлит. В некотором смысле Маня была совершенна, как паркер, уложенный в мягкий бархатный футляр. Узкое ее запястье украшала выпуклая косточка, что придавало облику девушки трогательную беззащитность, столь милую сердцу каждого настоящего мужчины. Кстати, длинная челка, скрывающая глаза, и утиный носик живо напомнили о Земфире, но и только – за ужином в «Пикассо» мы ни разу не коснулись имени уфимской певуньи, будто для нас обоих она уже умерла. А о мертвых, как известно, или хорошо, или ничего.