Затерявшийся в мирах - [8]

— Не торопись, голубчик. — Свайнхильд достала из-под прилавка бутылку, выбрала два мутных стакана из груды посуды, сваленной в деревянную мойку, и наполнила их. Она приподняла свой стакан и вздохнула.

— Твое здоровье, приятель. Ты такой же ненормальный, как пара скачущих белок, но, надо признаться, у тебя занятные фантазии.

Уверенным движением она подняла стакан и залпом осушила его. Лафайет отхлебнул из своего стакана, скривился, а затем выпил все до дна. С непривычки он закашлялся, и Свайнхильд сочувственно посмотрела на него.

— Дело в том, что… — начал Лафайет и запнулся. — Дело в том, что я не могу ничего объяснить, — безнадежно закончил он.

Вдруг с новой силой заныли ссадины и ушибы. Он с тоской подумал о хорошем обеде, горячей ванне и теплой постели.

Свайнхильд погладила его руку своей жесткой маленькой ладонью.

— Не переживай об этом, дорогой. Завтра, может быть, все станет лучше.

Потом резко прибавила:

— Только я в этом сильно сомневаюсь.

Она вновь наполнила свой стакан, осушила его и, взяв пробку, решительно заткнула ею бутылку.

— Лучше не будет, пока правит этот козел, герцог Родольфо.

Лафайет до краев наполнил свой стакан и вновь залпом выпил его, не сознавая, что он делает, пока огненная жидкость не обожгла ему горло. Отдышавшись, он спросил:

— Не могли бы вы сказать мне, где я нахожусь и что здесь происходит? Похоже, это не Артезия. И тем не менее, существует определенное сходство: вы с Аланом, например, да и ландшафт в целом. Если мне удастся установить и другие существенные параллели, то я, возможно, сумею во всем разобраться.

Свайнхильд рассеянно почесала под мышкой.

— Рассказывать-то особенно нечего. Пару лет тому назад это было вполне приличное герцогство. Мы, понятно, не были богаты, но как-то сводили концы с концами. Потом дела пошли хуже и хуже: налоги, правила, законы. Сначала все пожрала саранча, потом два года подряд урожай винограда страдал от милдью, потом кончились дрожжи, а вслед за ними исчез и эль. Мы кое-как перебивались на импортном роме, но потом и он кончился. С тех пор сидим на пиве и колбасе из сурков.

— Кстати, о сурках, — сказал Лафайет. — Это, должно быть, вкусно.

— Бедняга, ты, видно, проголодался.

С этими словами Свайнхильд подняла брошенную сковородку, помешала угли в очаге и бросила лепешку из серого подозрительного мяса в плавящийся на сковороде жир.

— Расскажи мне об этом герцоге Родольфо, — предложил Лафайет.

— Я только раз и видела его, когда однажды в три часа ночи возвращалась из герцогских казарм. Я там, понимаешь, навещала заболевшего приятеля. А старикашка в это время прогуливался в своем саду. Было еще рано, вот я и решила перелезть через забор и завести с ним знакомство. Такие, как он, не в моем вкусе, но связи во дворце никогда не помешают.

И Свайнхильд кинула на Лафайета взгляд, который должен был выражать смущение.

— Но старый дурак быстренько выдворил меня оттуда, — закончила она, разбивая крохотное яйцо о край сковороды. — Начал говорить, что я ему в племянницы гожусь. На большее у него ума не хватило. Вот я и спрашиваю: как может этот старый осел управлять страной?

Лафайет задумался.

— Скажи мне, э-э… Свайнхильд, как мне получить аудиенцию у этого герцога?

— Не стоит пробовать, — посоветовала она. — У него скверная привычка бросать львам всех, кто ему не угодит.

— Только он может знать, что здесь происходит, — размышлял вслух Лафайет. — Видишь ли, я полагаю, что Артезия на самом деле не исчезла — исчез я.

Свайнхильд глянула на него через плечо, прищелкнула языком и покачала головой.

— Подумать только, тебе ведь не дашь много лет, — сказала она.

— Много лет? Да мне еще нет и тридцати, — возразил Лафайет. — Хотя, по правде сказать, сегодня я чувствую себя столетним стариком. Но теперь у меня есть хоть какой-то план, это уже легче. — Он принюхался. Свайнхильд поставила перед ним тарелку с отбитыми краями, на которую переложила поджаренную лепешку и коричневатую яичницу.

— Это действительно сурок? — с сомнением спросил он, искоса разглядывая угощение.

— Совершенно верно, сурок, как я и обещала. Желаю приятного аппетита, господин. Лично я никогда не могла проглотить эту гадость.

— Послушай, почему бы тебе не называть меня Лафайетом, — предложил он, принимаясь за еду. По виду блюдо отдаленно напоминало клейстер, но оказалось совершенно безвкусным, что, вероятно, было к лучшему.

— Это слишком длинно. Я буду звать тебя Лейф.

— Лейф! Как будто я какой-нибудь увалень в комбинезоне на одной лямке и босиком, — запротестовав Лафайет.

— Ну вот что, Лейф, — сказала Свайнхильд тоном, не терпящим возражений, и положила локти на стол. — Хватит молоть ерунду. Чем скорее ты выкинешь из головы свои бредовые фантазии, тем лучше. К чему привлекать к себе внимание? Если люди Родольфо заподозрят, что ты нездешний, ты очутишься на дыбе прежде, чем успеешь крикнуть «караул». А потом они вытянут из тебя все твои секреты, пощекотав хорошенько плеткой.

— Секреты? Какие секреты? Моя жизнь как открытая книга. Я невинная жертва обстоятельств.

— Ясное дело: ты безвредный дурачок. Но попробуй-ка убедить в этом Родольфо. Он подозрителен, как старая дева, учуявшая в душевой кабинке запах мужского одеколона.