Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул - [81]

Пару слов о судьбе лондонского птеродактиля. По этому вопросу точно ничего не известно. Есть свидетельства двух перепуганных женщин о том, что он сидел на крыше Куинс-Холла и оставался там в течение нескольких часов, напоминая собой какую-то дьявольскую статую. На следующий день в вечерних газетах появилось сообщение, что рядовой Колдстримского гвардейского полка Майлс, стоявший на часах возле Мальборо-Хаус[132], самовольно покинул свой пост и предстал за это перед судом военного трибунала. Суд не принял объяснений рядового Майлса, утверждавшего, что он уронил винтовку и бросился наутек по Мэлл[133], потому что, подняв глаза, внезапно увидел на фоне луны самого дьявола; а ведь это происшествие могло иметь самое непосредственное отношение к нашему вопросу. Еще одним свидетельством очевидцев, которое мне удалось обнаружить, была запись в вахтенном журнале парохода «Фрисланд», совершающего регулярные рейсы между Голландией и Америкой. Там утверждается, что в девять часов утра на следующее утро, когда маяк Старт-Поинт находился в десяти милях от них по правому борту, их обогнало нечто среднее между летающим козлом и гигантской летучей мышью, двигавшееся с огромной скоростью на юго-запад. Если инстинкт вел его на родину в правильном направлении, можно не сомневаться, что последний европейский птеродактиль нашел свою гибель где-то в водах Атлантики.

А что же моя несравненная Глэдис? Глэдис, именем которой было названо таинственное озеро, теперь переименованное в Центральное, поскольку эта женщина никогда не получит от меня шанса на бессмертие. С другой стороны, разве сам я раньше не ощущал жесткость ее натуры? Разве не чувствовал, даже с гордостью повинуясь ее прихотям, что любовь, которая может толкнуть дорогого человека на гибель или угрожает его жизни, немногого стоит? Разве в своих самых сокровенных мыслях, с которыми я постоянно боролся, я не видел, что за внешней красотой прячется эгоизм и непостоянство души? Разве не замечал, что Глэдис тянется к героическим и благородным личностям не ради них самих, а ради той славы, отблески которой могут упасть и на нее, без всяких усилий и жертв с ее стороны? Или же все эти наблюдения были теми самыми мудрыми мыслями, которые так часто приходят слишком поздно? Это был тяжелый жизненный удар, и я почувствовал, что становлюсь циником. Но когда я пишу это, прошла уже неделя, за это время у нас произошел один важный разговор с лордом Джоном Рокстоном, и – что ж, в конце концов, все могло быть и значительно хуже.

А теперь обо всем по порядку. Спустившись на берег в Саутгемптоне, я не получил ни письма, ни телеграммы, и поэтому, добравшись к десяти часам вечера к маленькой вилле в Стритхэме, был встревожен. Может быть, моей любимой уже нет в живых? Я столько мечтал о раскрытых объятиях, о ее очаровательной улыбке, о горячих словах одобрения в адрес человека, который готов был рисковать жизнью во имя ее каприза. После витания в облаках я спустился на нашу грешную землю, и все же одного ее ласкового слова было бы достаточно, чтобы вновь поднять меня на небеса. Пробежав по садовой дорожке, я забарабанил в дверь и, услышав голос Глэдис, рванулся мимо оторопевшей горничной в гостиную. Моя возлюбленная сидела на невысоком диванчике возле пианино под лампой с абажуром. В три скачка я пересек комнату и схватил ее за руки.

– Глэдис! – с жаром воскликнул я. – Глэдис!

Она посмотрела на меня с изумлением. Что-то неуловимо изменилось в ней. Выражение ее глаз, тяжелый пристальный взгляд, разрез губ – все это было для меня новым. Она отдернула руки.

– Что вы хотите этим сказать?

– Глэдис! – вновь воскликнул я. – Что с вами случилось? Я не узнаю вас. Та ли это Глэдис, – моя Глэдис, – маленькая Глэдис Хангертон?

– Нет, – ответила она. – Я – Глэдис Поттс. Позвольте представить вам моего мужа.

Насколько нелепой может быть наша жизнь! Я поймал себя на том, что механически раскланиваюсь и жму руку какому-то маленькому рыжеволосому мужчине, уютно расположившемуся в глубоком кресле, которое раньше было предназначено только для меня. При этом мы оба кивали и глупейшим образом улыбались друг другу.

– Отец позволил нам пожить здесь, пока не будет готов наш дом, – сказала Глэдис.

– Вот как, – сказал я.

– Выходит, вы не получили моего письма в Паре?

– Нет, никаких писем я не получал.

– О, какая досада! Оно бы вам все объяснило.

– Все и так уже ясно, – ответил я.

– Я рассказывала Уильяму о вас, – продолжала Глэдис. – У нас с ним нет секретов. Мне очень жаль, что так получилось. Но ваше чувство не могло быть глубоким, раз вы решились отправиться куда-то, на другой конец света, и оставить меня здесь одну. Вы ведь на меня не сердитесь?

– Нет, что вы. Я, пожалуй, лучше пойду.

– Выпейте с нами чаю, – сказал маленький мужчина, а затем доверительным тоном добавил: – Так оно и бывает – всегда остается кто-то один. В противном случае у нас была бы полигамия; ну, вы меня понимаете. – И он по-идиотски расхохотался, в то время как я счел за лучшее поспешно выйти.

Я был уже за дверью, когда внезапно на меня что-то нашло, и я вернулся к своему более удачливому сопернику, который при этом как-то нервно взглянул на кнопку электрического звонка для вызова прислуги.