Затерянные во льдах. Роковая экспедиция - [41]

— Он мог поехать первым, а Ловаас уже отправиться за ним, — заметил я. — Но возможно, он все еще на базе.

Кертис, который во время службы довольно неплохо освоил норвежский, расспрашивал всех, кого мы встречали. Но, похоже, единственным, кто видел Санде после полуденной трапезы, был стюард. Он видел, как водолаз спускался ко рву позади базы. Цепляясь за голые камни, мы спустились туда, куда указал стюард. Пробиваясь сквозь железные трубы фабрики, сюда падали косые лучи солнца, окрашивая валуны в теплый золотистый цвет. Мы подошли ко рву. Он был узким, и море стремительно вытекало из него наружу, поскольку стояло время отлива. Мы перешли его по мосту и пошли дальше по противоположному берегу. Мужские ботинки за многие годы так истерли эти камни, что на зазубренный каменный холм взбегала белая тропа. Сверху мы увидели белый шпиль Боваагенской церкви, который сверкал на фоне бледно-голубого неба, напоминая наконечник копья. А в маленькой заводи слева от нас была привязана к камню маленькая весельная лодка. Это была самая обычная и весьма характерная для Норвегии лодка — некий прототип коракла, — заостренная на носу и на корме, одним словом, судно викингов в миниатюре, пережившее века и сохранившее все особенности конструкции, вплоть до деревянных уключин. С соседней скалы в грязную воду, извиваясь, спускался трос.

— Возможно, тут была еще одна лодка, — предположил Кертис. — Он мог отплыть на ней в Бовааген.

— Не исключено, — кивнул я.

— Хотя он мог уйти туда и пешком, — добавил Кертис, глядя в сторону маленькой деревянной церквушки на далеком холме. — Ходят же туда люди каждый день, значит, это не так уж и далеко.

— Достаточно далеко, — покачал я головой. — И вообще, скорее всего, их дома на этом краю деревни. Пойдемте. Сходим туда на «Дивайнере».

Мы повернулись и зашагали обратно, туда, откуда светило солнце. На деревянном мостике через ров нам начали встречаться возвращающиеся домой рабочие. Почти все они были невысокими и темноволосыми людьми в грязной одежде. И почти у каждого в руках было по куску красного мяса, с которого все еще капала кровь. Они дружелюбно улыбались нам и по очереди говорили God dag. Кертис поговорил кое с кем и узнал, что дома большинства из них действительно располагались гораздо ближе, чем Бовааген. По словам местных жителей, от базы до Боваагена было больше часа ходьбы по сложным и скалистым тропам.

Мы успели вернуться в дом Килланда к чаю и напиткам, но сразу после чая мы извинились и заспешили на яхту. Когда мы шли по обезлюдевшей базе, Джилл негромко произнесла:

— Если мы не найдем мистера Санде в Боваагене, мы можем попытать счастья в Нордхангере.

— В доме Эйнара Сандвена? — уточнил я.

Она кивнула.

— Из Боваагена туда ведет неплохая дорога.

Когда мы проходили через темную пещеру упаковочного цеха, над низкими холмами острова вдруг разнесся низкий и глухой вой корабельной сирены. Я остановился и прислушался к этому постепенно стихающему звуку. Но он тут же загудел снова. Кертис, который шел впереди, бросился бежать и оказался на пристани раньше нас. Обернувшись, он закричал:

— Это Ловаас. Он входит в бухту.

В косых солнечных лучах длинная тень от «Хвал То» растянулась по всему берегу. Кертис показывал куда-то за нос китобоя с его смертоносной гарпунной пушкой. В пролив между островами, дымя трубой, входил еще один китобой. Облачко дыма висело над кормой, напоминая белый венок. Над неподвижной водой бухты разнесся гонг машинного отделения. Китобой закачался, маневрируя, чтобы войти в бухту. Золотистые солнечные лучи упали на его мостик. «Хвал 10».

— Не смотрите на него так пристально, — обратился я к спутникам. — Нельзя, чтобы они подумали, что все это нас сильно интересует.

Мы зашагали по набережной вдоль моря, мимо штабелей пятидесятикилограммовых ящиков с китовым мясом, ожидающих отправки, мимо «Хвал То», экипаж которого в полном составе столпился на палубе, наблюдая за судном Ловааса, и наконец подошли к «Дивайнеру». Палуба яхты была пустынна. Ее гладкие мачты блестели в лучах клонящегося к западу солнца. Мы перебрались через поручень и спустились вниз. Дахлер сидел в кают-компании в полном одиночестве.

— Где Картер и Уилсон? — спросил я у него.

— Думаю, они отправились посмотреть на «Хвал То» и немного выпить, — откликнулся он и улыбнулся. У его локтя стояла бутылка виски и наполовину опустевший стакан.

— Я очень рад вашему возвращению, — продолжал он. — Тут, внизу, очень скучно. Но у меня нет желания осматривать базу. — Он потянулся к бутылке. — Угощайтесь, — произнес он. — Давайте выпьем вместе. — Внезапно он грохнул бутылкой о стол. — Говорю вам, я не желаю видеть эту фабрику. — Он поспешно отпихнул бутылку и приподнял свою усохшую руку. — Зачем вы меня сюда привезли? — воскликнул он, обращаясь ко мне. — Зачем? Вы решили надо мной поиздеваться? Вы думаете, мне здесь нравится? Полагаете, мне нравится сидеть на вашей яхте, зная, что, если я поднимусь на палубу, окажусь лицом к лицу с фабрикой? С моей фабрикой. Я сижу здесь с тех пор, как вы ушли обедать к Килланду. И все это время я думаю. Я думаю о кораблях, которые мне принадлежали, я думаю о танкерах, и я думаю о Кнуте Йоргенсене. — Он с такой силой ударил по столу своей похожей на клешню рукой, что затряслась вся каюта. — Мне противно обо всем этом думать! — кричал он, и в его голосе слышались истерические нотки. — В этих мыслях нет ничего хорошего. — Он замолчал и, хитровато прищурившись, наклонился ко мне. — А как бы вы поступили на моем месте, а? — нечетко выговаривая звуки, поинтересовался он и внезапно снова заорал: — Вы бы поступили точно так же, как собираюсь поступить я! Справедливости нет, и Бога тоже. Я пережил две войны. Я видел, как процветает зло, а добро склоняет перед ним голову. Говорю вам: справедливости — не — существует. — Он заговорил так быстро, что в уголках его губ собралась слюна. — Я собираюсь вершить свою собственную справедливость. Я буду бороться с ними их же оружием. Вы меня понимаете?