Затерянные в истории - [64]

А эти не так. Крысятся постоянно. Всё время друг перед другом пыжатся. Нет, всеобщей вражду нету. Обстановка не позволяет, да и охота общая. Но ежели вождь лично не выдаст каждому кусок — кто-нибудь обязательно задерётся. Выясняют, что ли, кто более достоин? И каждый день, каждую минуту готовы прощупать, кто как за своё место в иерархии держится…

Похоже на то, но…

Опасался Саша судить окончательно. Не знал тут ещё ничего практически. А потому просто наблюдал. И копил.

Но с этим же обстоятельством — с войной против арругов-неандертальцев — оказалась связана и вторая важная вещь. Касающаяся самого Саши.

Оказалось, что когда воины обнаружили в лесу "маленького-похожего-на-уламра", а следам выяснили, что он "шёл-только-что" в компании с "охотники-аннува", то эти обстоятельства вызвали естественные подозрения. Поэтому мальчика им пришлось задержать до выяснения.

Но когда выяснилось, что он именно только "похож-уламр", а на деле оказался иного языка, иного поведения и даже иной кожи — тут пришлось думать. Этот "белый-похожий-уламр", который вёл себя не по понятиям, был и подозрителен, и, возможно, опасен. Потому только он, большой вождь Яли, и позволял себе беседовать с ним. Ибо, по понятиям уламров, был похож Саша на… духа их предков! Потому что всем известно: все уламры после смерти отправляются в поля небесной охоты, где становятся светлокожими.

Почему светлокожими — это с имеющимся словарным запасом выяснить было невозможно. Но от самой картины Сашка натурально, что называется, просел. Фига-се! Как там, в каком-то кино? — "вот духом ещё не приходилось быть"!

Вообще, он за эти четыре дня и в самом деле заметил, что его кожа — загорелая, впрочем, но для этих коричневоцветных всё равно белая — вызывает неподдельный интерес. Смешанный со страхом. Чувствовалась в воинах некоторая дрожинка, когда они имели дело с мальчиком. Даже у тех, кто его охранял, такое было.

Но гордиться, как выяснилось, было нечем. Дух духом — но те тоже бывают разные. Хоть ты трижды предок — а вдруг ты злой предок? (Саша тут же вспомнил, как постоянно выясняют между собою отношения здешние воины). Тогда, с одной стороны, хорошо бы задобрить тебя или добиться твоего расположения. С другой, если этого не удастся, тогда тебя надо убить.

Нет, ничего личного — чисто в целях нейтрализации. Дело в том, что существует проблема. Если воины отправляются на охоту — они запросто сами могут стать добычей. Ну, или жертвой обстоятельств. Ведь есть и такие звери, которые человека перекусят, как куриную косточку. А ежели идти воевать с аннува, то тут тем более есть шанс самому стать их добычей. Сколько раз было, когда, уже возвращаясь с головами врагов после удачной битвы, уламры оставляли чужой засаде свои собственные головы.

С головами? — неприятно поразился Саша. Про себя, впрочем.

Вот. А духи местные тоже не просты, продолжал объяснять причины задержания мальчика вождь Яли. Они лишают своего расположения племя, которое теряет своих людей в битвах с аннува. И, соответственно, возвращают это свое расположение после успешно проведенного акта отмщения.

Потому вдруг и переменился вождь в своих настроениях, что принял Сашу за одного из таких вот духов. Он, правда, не понимал, за что пала на него эта немилость — вроде бы никаких проступков ни он, ни его охотники не совершили. Но факт был налицо: три трупа соплеменников, сама смерть которых была сигналом.

Вот только сигналом чего? Этого вождь понять не мог. А потому на всякий случай решил зла не плодить: мальчика-духа освободить от пут и постараться заручиться его поддержкой в погоне за неандертальцами. А затем довести до деревни, где и передать с рук на руки старому колдуну. Пускай тот и разбирается со всей этой духовной катавасией… И решает, задобрить ли "маленького-белого-похожего-уламр" или нейтрализовать другим способом…

* * *

— Сколько времени мы уже тут?

Раны у Антона затягивались на удивление быстро. Вот только зудели страшно. Чтобы не расчёсывать, он старался занять чем-нибудь руки.

Сейчас они с Алиной пытались сплести сеть. Из конского волоса. Или из чего-то на него похожего, взятого, например, с какой-нибудь антилопы. Местные сказали, как этот зверь назывался, но с первого раза ребята слова не запомнили.

А пока дети занимались этим нелёгким — ох и непослушен волос конский, да ведь иного "верёвочного" материала в этих временах и нет! — воистину нелёгким делом, болтали.

Вокруг обычно сиживала ребятня и одна-две женщины, внимали процессу. Заодно это было прекрасной возможностью для освоения языка здешних аборигенов, чем Антон интенсивно и занимался.

Делу это подчас мешало: язык здешний включал жесты в качестве неотъемлемого элемента.

Но сейчас он спросил по-русски.

Алина задумалась:

— Так, попали мы сюда ночью. На следующий день ты был ещё без сознания, а мы знакомились с местными. Потом ещё ночь провели. И ещё день. Ты тогда уже глаза открывал, но вроде не понимал ничего. Колдунья здешняя, что тебя лечила, сказала, что ты теперь больше спишь, и так надо. Тогда Гуся пошёл на охоту — дескать хочется посмотреть, ни разу в каменном веке ещё не охотился.