Затерянные в истории - [59]

Впрочем, образованному на боевиках и фильмах про индейцев мальчику показалось, что больно уж нарочито болтался тут этот клок. Словно подкидывали им ложный след. Но свои соображения Сашка оставил при себе. В этой войне он на вполне определённой стороне. И даже если неандертальцы оказались хитрее, чем он думал ранее, не его дело указывать на это "индейцам". Он — разведчик в тылу врага. Штирлиц.

Вот надо только язык подучить. Да как-то дорогу домой запомнить…

* * *

Алина поднялась на ноги. Почему-то этот охотник был вовсе не страшен. Несмотря на весьма жёсткий вопрос. Если бы не важность содержания, можно было бы лишь хихикнуть, как этот местный деятель применил русский в качестве языка межнационального общения.

Нет, напротив. Он казался растерянным, этот охотник. Точнее, очень надеющимся на некое слово, которое развеет его сомнения.

Девочка подошла к мужчине и положила правую руку ему на грудь. Туда, где сердце. Этот жест она видела в кино про забавного бушмена в Южной Африке, который отправился отдавать белым людям бутылку из-под колы. Бутылка эта, как чуждый их первобытному миру предмет, выброшенный из какого-то самолёта, перессорила всё его племя. В общем, приключений там было много, в этом кино, но главное — у бушмена этого был жест такой, вроде приветствия. Положит руку на грудь собеседнику — и уже друзья. Если там это подходило, то отчего в таком же первобытном племени не подойдёт?

Положив руку воину на грудь, Алина торжественно произнесла:

— Люди-уламр-нет. Люди-арруг-да-теперь. Она, — жест на знахарку, стоявшую рядом, — принимать-я-арруг. Саша-арруг-копьё-давать-арруг. Антон, — жест в сторону раненого, — арруг-быть-скоро.

Воин расцвёл. Нет, ну какая вера у них тут к словам! Всё-таки немножко дети они тут. Не представляющие, как можно такое богатство, как слова, использовать для лжи!

Впрочем, Алина не лгала. Кто такие уламры, было по-прежнему неизвестно. В смысле принадлежности. Но из ещё первых рассказов ясно, но это определённо враги здешних хороших арругов. А раз арруги хорошие — те точно плохие. И значит, они, "рюди", действительно на стороне арругов.

Она искренне так считала. И уже знала, что не только её слова, но и эти чувства воспримут здешние "экстрасенсы". Так что хватит дискуссий, лучше давайте думать, что теперь делать.

Это высказал Антон, когда девочка кратко ввела его в курс дела. Только надо поточнее понять, что происходит и что происходило до нас между этими здесь, добавил он. Ты, Алька, давай-ка переведи ему мои вопросы, а там поглядим, что можно будет сделать, велел он.

Надо же! Уже командует!

Тем не менее, она подчинилась. Пересказав воину и колдунье просьбу Антона, она пригласила их присесть рядом с ним и поведать историю отношений между загадочными уламрами и арругами.

Рассказ повела колдунья. Видимо, как хранительница традиций племени и наиболее интеллигентный его представитель. Ну да, что может знать какой-то охотник, кроме того, как подрезать сухожилия мамонту!

История гласила следующее.

Во времена давние, о которых никто не помнит, но о которых рассказы передаются из поколения в поколение, арруги жили мирно и спокойно. Сначала было холодно, очень холодно, а охотники в своих походах видели на севере большую белую длинную гору. Как стена пещеры. И деревья были маленькие, зато трава большая, и на этой траве кормилось много дивных животных. Было много оленей, много мамонтов, много больших бизонов и лошадей.

Разумеется, шаманка не употребляла этих названий. Термины были собственные, но после образного объяснения всё становилось понятно. Объяснение же выглядело так, что даже время от времени морщившийся от боли Антон улыбался. В роли изобразительного пособия выступал охотник Грур. Мамонта он изображал, став на четвереньки и "топая" прямыми руками, выгнув спину — гибкость у этих ребят, несмотря на их массивность, — изумительная! Одновременно он ревел, а колдунья в это время изображала руками загнутый вверх хобот над его носом. Олень изображался прежним образом — пятернями по бокам головы, словно в детской дразнилке. Аля попутно погордилась собой: слово, которое обозначало этого зверя, она поняла раньше, чем его изобразили, — название уже произносили. Обострились, видно, способности к языкам. От стресса постоянного…

Бизон тоже был понятен: согнутые пальцы у лба, набыченная — вот уж воистину! — поза, громкое "Му-у!". Про лошадей догадаться было труднее — сначала показалось, что Грур изображает козу, но тот замотал головой и показал, что этот зверь — куда большего размера. А кто-то из мальцов сбегал под гору и принёс кость лошадиной ноги с копытом.

Интересно, приручить их можно, этих лошадок? А то было бы весело покататься тут!

И что? А уламры при чём?

Недопонятое разъяснил Антон:

— Я читал — в ледниковом периоде возле ледника была тундростепь. Её теперь… то есть, у нас… не существует. А тогда тут трава была большая, и животных было много, и они были крупные. Даже всякие овцебыки и верблюды. Говорят, не некоторых северных островах земли не видно из-за костей. Спроси, про шерстистых носорогов они знают?

Ну да! Она же тут жизнь прожила! Ей ли не знать, как будет носорог по-арругски! Вот умный, а всё равно смешной…