Затерянные миры. Зотика - [7]

Совершив этот грех, я захотел умереть, и это желание многократно возросло, когда я узрел плоды греха. Тяжело оскорбил я Оджал, и ужасным было постигшее меня наказание. Я жил, но каждый день меня преследовал и мучил безобразный монстр Уджук. Он рос сильным и сладострастным, как и положено плоду такого дьявольского союза. Когда он достиг вершины своего развития, на меня нашла неодолимая слабость, и я с надеждой подумал, что смерть близка. Уджук воспользовался моим бессилием и на руках, мощи которых я не мог противиться, отнес меня в подземелье и положил среди мертвых. Здесь я и гнил заживо целые тысячелетия, вечно умирающий, но и вечно живой. И все это время меня непрерывно мучила жесточайшая боль раскаяния без надежды на искупление.

Обладая способностью магического видения, я был обречен наблюдать за грязными делами, адскими беззакониями, творимыми Уджуком. Он веками царил в Патууме, облачась в сутану аббата и пользуясь данной ему преисподней властью и бессмертием. Благодаря его чарам о монастыре не знал никто, кроме тех, кого он сам заманивал для того, чтобы удовлетворять свой чудовищный голод и отвратительную страсть. Мужчин он пожирал, а женщин заставлял служить утехой его похоти. Я был свидетелем всех его бесчинств, и это было самым тяжелым наказанием.

Зобал слушал, охваченный суеверным страхом. Шепот умолк, и лучник забеспокоился, не умер ли Альдор. Потом сухой шепот зазвучал вновь:

— Лучник, я прошу тебя о милосердии, а взамен хочу предложить тебе то, что поможет справиться с Уджуком. В колчане у тебя за спиной лежат заклятые стрелы. Мудр и могуществен был тот, кто выковал их. Такой стрелой можно поразить самые темные силы зла. Ими можно поразить и Уджука, и даже то зло, которое живет во мне, мучит и не дает умереть. Лучник, умоляю тебя, пронзи стрелой мое сердце, а если этого будет недостаточно, всади по стреле в правый и левый глаз. Оставь стрелы в ране — тебе нет надобности беречь их. Для Уджука будет достаточно и одной стрелы. Что касается монахов, которых ты видел в монастыре, то я должен открыть тебе одну тайну. Всего их двенадцать, но...

Зобал ни за что не поверил бы тому, что рассказал Альдор, если бы удивительные приключения предыдущего дня не перевернули все его представления о невероятном. Аббат продолжал:

— Когда я умру, возьми с моей груди талисман. Он сможет развеять чары, которые заставляют тебя видеть и осязать то, чего на самом деле нет. Надо только приложить талисман к обманчивому видению.

На провалившейся груди Альдора Зобал увидел талисман — простой овальный камень серого цвета на почерневшей серебряной цепочке.

— Торопись, лучник, — умолял голос.

Зобал воткнул факел в груду покрытых плесенью костей рядом с Альдором. Со странным чувством сопротивления принуждению он вытянул из колчана за спиной стрелу, наложил ее на тетиву и твердой рукой направил в сердце Альдора. Стрела точно поразила цель. Зобал ждал, и скоро с растянутых губ черного аббата сорвался слабый шепот: «Еще, еще одну стрелу!»

Опять он натянул свой лук, и стрела неотвратимо устремилась в пустую правую глазницу. И снова через некоторое время послышались еле уловимые слова мольбы: «Еще одну стрелу, лучник!»

Еще раз в тишине склепа пропел лук железного дерева, и в левом глазу Альдора затрепетала от неизрасходованной мощи стрела. На этот раз больше ни звука не сорвалось с истлевших губ, но Зобал услышал странное шуршание и шелест осыпающегося песка. На его глазах огромное черное тело быстро оседало, голова и лицо провалились, а две стрелы покосились, так как теперь они стояли всего лишь в груде пыли и осколков костей.

Зобал, как его и просил Альдор, оставил стрелы в этой куче праха, и стал искать талисман, погребенный под обрушившимися останками. Найдя камень, он осторожно повесил его на пояс рядом с длинным прямым мечом.

— Возможно, — подумал он, — эта штука пригодится еще до того, как кончится ночь.

Он быстро развернулся и взбежал по ступенькам во двор. Похоже, прошло уже слишком много времени с тех пор, как он покинул Кушару на его посту. Луна успела подняться высоко и висела над стеной кривобоким оранжево-желтым пятном. Однако все, казалась, было спокойно: сонных животных никто не тревожил, монастырь оставался темным и беззвучным. Захватив бурдюк вина и кое-что из провизии, Зобал поспешил обратно в коридор.

Как только он вошел в здание, чудовищный грохот и шум разорвал надвое завесу тишины перед ним. Среди этой какофонии он разобрал вопли Рубальсы, высокий визг Симбана и яростный рев Кушары, но господствовал непрерывно возрастающий, жуткий и непристойный смех, как будто темные подземные воды, густые и зловонные, вырвались из глубоких колодцев, чтобы затопить все вокруг.

Зобал уронил бурдюк и мешок с продуктами и, срывая с плеча лук, побежал на звук. Крики его спутников не утихали, но теперь их едва можно было расслышать из-за безмерно разросшегося, наполнявшего монастырь дьявольского смеха. Приблизившись ко входу в келью Рубальсы, он увидел, что Кушара, вооруженный только древком копья, кидается на глухую стену, в которой больше нет занавешенного рогожей прохода. За стеной визг Симбана сменился булькающим стоном зарезанного теленка, но усиленный страхом крик девушки еще пробивался сквозь оглушительный хохот.