Затерянные миры - [24]

«Вот-вот должна была разразиться гроза. Зловещие коричневато-пурпурные осенние сумерки окутали Аверуанский лес Деревья вдоль дороги, по которой я ехал, превратились в черные расплывчатые громады, а сама дорога, неясная и призрачная, казалось, слабо колышется передо мной. Я пришпорил лошадь, утомленную нашим путешествием, которое началось на рассвете, и она, много часов назад перешедшая на рысь, галопом поскакала по темнеющей дороге между огромных дубов, чьи сучья склонялись над нами, словно желая схватить одинокого путника.

С ужасающей быстротой на нас опускалась ночь. Темнота превращалась в ощутимую звенящую завесу. Смятение и отчаяние заставляли меня вновь и вновь пришпоривать свою лошадь с все возрастающей жестокостью. Но первые дальние раскаты приближающейся бури уже мешались со стуком копыт, и вспышки молний освещали наш путь, который, к моему изумлению (я полагал, что нахожусь на главном Аверуанском тракте), странным образом сузился и превратился в хорошо утоптанную тропу. Решив, что сбился с пути, но тем не менее не отважившись вернуться в пасть тьмы, туда, где сгущались косматые грозовые облака, я спешил вперед, надеясь, что такая ровная дорога приведет меня к какому-нибудь домику или замку, где я мог бы найти приют до утра.

Мои надежды вполне оправдались, ибо через несколько минут я различил среди деревьев проблески света и неожиданно очутился на открытой опушке. Впереди на невысоком холме возвышалось большое здание, на нижнем этаже которого светилось несколько окон, а крыша казалась почти неразличима на фоне бешено бегущих туч.

«Вне всякого сомнения, это монастырь», — подумал я, остановив свою лошаденку и спешившись. Подняв тяжелый медный молоток в виде собачьей головы, я из всей силы ударил им о крепкую дубовую дверь. Раздавшийся звук оказался неожиданно громким и звонким, отозвавшимся в темноте зловещим эхом. Я невольно поежился. Но мой страх полностью рассеялся, когда через миг дверь распахнулась, открыв ярко освещенный коридор, и передо мной на пороге предстал высокий румяный монах.

— Прошу пожаловать в Перигонское аббатство, — учтиво пригласил он. В тот же самый миг появился еще один человек в рясе с капюшоном и увел моего коня в стойло. Как только я пробормотал бессвязные слова благодарности и признательности, разразилась буря, и страшные потоки дождя, сопровождаемые приближающимися раскатами грома, с демонической яростью обрушились на закрывшуюся за мной дверь.

— Какая удача, что вы так своевременно нас нашли, — заметил монах. — В такую непогоду в лесу пришлось бы несладко и человеку, и зверю.

Догадавшись, что я был столь же голоден, сколь и изнурен, он провел меня в трапезную и поставил передо мной миску со щедрой порцией баранины с чечевицей, кувшин отличного крепкого красного вина и дал ломоть хлеба.

Пока я ел, он сидел за столом напротив меня. Отчасти утолив голод, я воспользовался возможностью и более внимательно рассмотрел своего гостеприимного хозяина. Он был высоким и крепко сбитым, а лицо, со лбом, ничуть не менее широким, чем мощная челюсть, выдавало острый ум вкупе с жизнелюбием. От него веяло каким-то изяществом и утонченностью, образованностью, хорошим вкусом и воспитанием. Про себя я подумал: «Да этот монах глотает книги с такой же охотой, как и вина». Очевидно, по выражению моего лица монах догадался, что меня мучает любопытство, ибо, точно отвечая на мои мысли, представился:

— Я — Хилари, настоятель Перигона. Мы — орден бенедиктинцев, живущих в мире с Богом и людьми, и мы не считаем, что дух надо укреплять, умерщвляя или истощая плоть. В наших закромах множество всяческих яств, а наши погреба хранят старейшие отборные вина, сделанные в Аверуане. И, если это вам интересно, у нас есть библиотека, заполненная редчайшими томами, драгоценными манускриптами, шедеврами язычества и христианства, среди которых есть даже несколько уникальных произведений, переживших пожар Александрии.

— Очень признателен за ваше гостеприимство, — ответил я, кланяясь. — Я — Кристофер Моран, изучаю право. Сейчас я еду домой из Тура во владения отца под Муленом. Я тоже люблю книги, и ничто не могло бы доставить мне большее удовольствие, чем привилегия изучить библиотеку столь богатую и диковинную, как та, о которой вы говорите.

С этого момента, пока я доедал свой ужин, мы обсуждали классику и соревновались в цитировании отрывков римских, греческих и христианских авторов. Мой хозяин проявил такую блестящую образованность, широкую эрудицию и глубокое знание как в древней, так и в современной литературой, что я почувствовал себя в сравнении с ним не более чем простым новичком. Он, в свою очередь, был так любезен, что похвалил мою весьма далекую от совершенства латынь, так что к тому времени, когда я осушил бутылку красного вина, мы уже по-приятельски болтали, точно два старых друга.

Всю мою усталость как рукой сняло, и ей на смену пришло редкостное ощущение довольства, физического комфорта, перемешанного с ясностью и остротой ума. Поэтому, когда настоятель предложил пройти в библиотеку, я с готовностью согласился.

Он провел меня по длинному коридору, с обеих сторон которого располагались монашеские кельи, и открыл большим медным ключом, свисавшим с его пояса, дверь огромного зала с высокими потолками и несколькими окнами-бойницами. Воистину, мой хозяин нисколько не преувеличивал, рассказывая о сокровищах библиотеки, ибо длинные полки были завалены книгами, и еще множество фолиантов громоздились на столах или возвышались грудами в углах. Там были свитки папируса, пергамента и вощеной бумаги, диковинные византийские и коптские книги, древние арабские и персидские манускрипты в раскрашенных или осыпанных драгоценными камнями обложках; десятки бесценных инкунабул, сошедших с первых печатных станков; бесчисленные монастырские копии античных авторов в переплетах из дерева и слоновой кости, с богатыми иллюстрациями и украшениями, которые зачастую и сами по себе были произведениями искусства.