Затемнение в Грэтли - [69]

— Я слушаю вас очень внимательно, Нейлэнд, — сухо сказал полковник. — Но просто не понимаю, какое я ко всей этой чепухе имею отношение.

— Потом сегодня утром я вас ловко поймал, полковник, — продолжал я насмешливо. — Помните, я сказал, что, по моим сведениям, Скорсон из министерства снабжения, беседуя с вами по телефону в среду вечером, рекомендовал вам меня? А вы подтвердили и добавили, что это повлияло на ваше решение. Но…

Я сделал умышленную паузу, и он попался на удочку.

— Подумаешь — «поймал»! — сказал он пренебрежительно. — Вы были так довольны тем, что Скорсон будто бы рекомендовал вас, что я не стал этого отрицать. Самая обыкновенная вежливость. Что тут такого?

— Этого достаточно, чтобы вас повесить, Тарлингтон, — сказал я, отбросив насмешливый тон, который уже сослужил мне службу. — А если я скажу вам, что Скорсон действительно рекомендовал меня в среду, — что тогда? Совершенно очевидно, что это не вы говорили с ним по телефону, и вот почему. В тот вечер к вам пришел Олни, сотрудник особого отдела, посланный на завод Белтон-Смита под видом мастера. Пришел он будто бы по поводу вашего выступления на митинге в заводской столовой, а на самом деле потому, что он начал подозревать вас. Он узнал что-то о Роделе… в его записной книжке несколько раз упомянут человек со шрамом… но не знал, что Родель живет у вас в доме. Не доверяя Олни, вы постарались, чтобы он не встретился с Роделем. Они не знали друг друга в лицо. Как только Олни ушел, вы решили, что ему слишком многое известно и что его надо убить. Но Родель тут не годился — ведь он никогда не видел Олни. Оставалось вам самому догнать Олни и сделать это. А между тем без четверти девять вы ждали звонка Скорсона. И вот вы поручили Роделю поговорить по телефону — на таком расстоянии самое грубое подражание сойдет за ваш голос. Это давало вам не только возможность уйти из дому, но и надежное алиби… Но вы допустили несколько промахов, полковник. Вам не удалось убедить полицию, что Олни сбили именно в той части города, где вы оставили труп. А главное, когда вы его втаскивали в машину неподалеку от «Трефовой дамы», вы не знали, что в последнюю минуту бедный Олни выбросил из кармана свою записную книжку. Полиция нашла ее, и я внимательно просмотрел все его заметки. Олни был очень умный и опытный работник. Нетрудно догадаться, — сказал я, глядя в глаза Тарлингтону, ибо это был мой главный трюк, — что вам в них отведено видное место.

Полковник усиленно размышлял, но не говорил ни слова. Из раны у меня снова потекла кровь, голова кружилась, в ушах гудело. Но нельзя было дать ему опомниться.

— Что касается зажигалки, которую вы нашли у Олни в кармане, — продолжал я, — то первая ваша догадка была правильна. Это не простая зажигалка, такой вы не купите нигде. — Я показал ему мою. — Каждый сотрудник контрразведки, в каком бы отделе он ни работал, получает такую зажигалку и выучивает условные вопросы и ответы. Я знал, что у Олни есть такая зажигалка, потому что в среду днем мы по ним опознали друг друга. Инстинкт вам подсказывал, что она была у Олни неспроста: такой зажигалки у заводского мастера не увидишь. Позже, в тот же вечер, вы встретились с Джо; к тому времени вы уже рассмотрели ее и решили, что это просто красивая безделушка. Держать ее у себя вам не хотелось, поскольку она принадлежала Олни, и вы подарили ее Джо. А Джо, — добавил я сурово, — арестован сейчас по обвинению в убийстве. Он сознался во всем. Он выдал всех.

У меня вдруг потемнело в глазах. Я слышал крик Маргарет. Потом увидел, что она склонилась надо мной.

— Нет-нет, не мешайте мне еще минуты две, — сказал я ей, собрав последние силы. — Родель ранил меня в плечо, и сейчас кровь опять потекла, но я доведу это до конца. Сядьте, Маргарет! Ну, пожалуйста!

Она не села, а осталась стоять возле меня. Я посмотрел на полковника, который сидел, как окаменелый.

— Я не пришел бы сюда в таком состоянии, чтобы сказать вам все это, если бы дело не было раскрыто и все главные улики не были в руках полиции. Я пришел потому, что люблю сам заканчивать свою работу. Своего рода тщеславие, если хотите. Такой уж у меня недостаток. А ваш недостаток, Тарлингтон, это — спесь. Вы всегда помните, что вы — привилегированная особа, ничего общего не имеющая с чернью, и вы хотите какой угодно ценой сохранить свои привилегии. Вы ненавидите демократию и все, что с ней связано. Ваше упрямство, дерзкое высокомерие, любовь к власти и самомнение мешают вам примириться с нею. Когда Гесс прилетел в Англию, он рассчитывал именно на таких, как вы. На то, что вы настроены прогермански, антипатриотичны в обычном смысле слова. Прошлая война, по-вашему, велась исключительно в национальных интересах, и, вероятно, тогда вы честно воевали. Но эта война, совсем другая, вам не по душе. Я слышал на днях вашу речь. Вы, как и все вам подобные, уговаривали народ знать свое место, воевать, и трудиться, и страдать, чтобы поддержать то, во что он больше не верит. И каждое ваше слово — еще одна пушка или бич в руках Гитлера и его шайки. Но вы несколько умнее и бессовестнее большинства себе подобных, и вы поняли: чтобы сохранить все, что вы хотите сохранить, нужно, чтобы народ не выиграл эту войну, а фашизм не проиграл ее. И нацисты убедили вас, что только их победа даст вам ту Англию, о какой вы всегда мечтали, то есть вы с кучкой избранных подниметесь на вершину, а простой народ навеки останется в прежнем положении. И вы пошли по извечной кривой дорожке… покатились по наклонной плоскости… болезненное честолюбие, спесь… ложь… предательство… убийства… и вы проиграли, Тарлингтон… проиграли… и если вы не хотите… остаться в памяти всех… английским квислингом… то у вас один выход… только один…